Ливень все не прекращался, а людям только и оставалось, что молить Бога о том, чтобы ущерб от насланного на них испытания был не слишком велик, и некоторые суеверные старики и старухи даже стали полагать, что настал конец света. Но может быть для кого-то этот вечер и являлся воплощением самых ужасных бед.
Буквально увязая в грязи и едва ли не утопая в мутных водах, размывающих сельские дороги, медленно сквозь бушующую стихию к выезду из города продвигалась маленькая черная карета. Судя по гербу, располагавшемуся на ее дверях, можно было предположить, что принадлежит она роду не бедному, но обшарпанная облицовка и покосившиеся от долгой службы колеса говорили о том, что хозяину давно бы не помешало позаботиться о средстве своего передвижения. Разве что возможностей на это у семьи было явно не достаточно. Принадлежала карета коренному дворянскому роду Прутяну, увы, давно обедневшему, и в нынешние времена состоявшему лишь из матери и дочери. Последняя и находилась сейчас внутри этого злосчастного транспортного средства, изо всех сил противостоявшего не стихающей грозе. Илинка куталась в промокший плащ, в который пришлось облачиться, чтобы добраться из дома до кареты. Девушка вжималась в самый угол, дабы хоть немного отодвинуться от окна, из которого ее нещадно заливало холодным дождем. Весь подол белого платья был изрядно испачкан, но она была расстроена вовсе не этим. В ее темных, почти черных, как спелая вишня, глазах было скорее выражение тусклой отрешенности, а на пушистых, дугой изогнутых ресницах блестели капельки влаги. Вот только то был не дождь, а высыхающие слезы.

Ее тонкие губы были крепко сжаты, словно она пыталась совладать с собой, чтобы не содрогаться от охватывативших ее разум мыслей, удушающих своей неизбежностью. Девушка не была первой красавицей, но в ее внешности было нечто такое, от чего увидев хоть раз, забыть Илинку было уже трудно. Длинные, черные, как воронье крыло волосы контрастировали с ее белой, алебастровой кожей, гладкой, как самый тончайший шелк. В свой двадцать один год, выросшая в дворянской семье, обедневшей после смерти отца, она оставалась единственной надеждой матери на то, что благодаря ее удачному замужеству Прутяну смогут вернуть себе былое процветание. Далеко идущие планы матери почти осуществились, так как этим вечером и вершилась судьба ее единственной дочери. Илинка должна была стать женой того, кто раз и навсегда избавит их благородную семью от бедности.
Сама же девушка была далеко не вдохновлена уготовленной ей судьбой, но перечить матери не могла. Не только потому, что уважала ее и подчинялась бы ей, ведь Илинка была девушкой далеко не робкой, а скорее решительной, всегда имеющей свое мнение, а просто несчастная доамна Прутяну так свято лелеяла мечту о воскрешении их рода, что дочь не смела пойти наперекор матери. Она не считала себя несчастной страдалицей, принесшей себя в жертву материнским надеждам, просто пока еще до конца, видимо, не осознала всего происходящего с ней. Илинка росла избалованным ребенком, не знающим отказа в любых своих капризах, и получала самое надлежащее образование и все предметы туалета, согласно последней моде. Все изменилось со смертью ее отца, скончавшегося от чахотки вот уже почти пять лет назад. Без должного управления его ремесленное дело по изготовлению прекрасных багетов ручной работы быстро прогорело, и мать и дочь остались еле-еле сводить концы с концами. Известная некогда фамилия спасала их от нищеты, как и добрые люди, готовые оказать поддержку несчастным женщинам. Но однажды и случилось то, что позволило доамне Анке Прутяну восхвалить Бога за посланную надежду на спасение.

Миновал уже год, как к ее драгоценной дочери посватался первый жених, на котором взволнованная этим событием мать и остановила свой выбор. Претендентом был богатый и властный мужчина. Пускай и годившийся Илинке в дедушки, господин Бужор Бырцой выразил вдове свое почтение и страстное желание стать законным супругом прекрасной девушки. Разумеется, вся Констанца знала о трагедии его семьи, случившейся много лет назад, после чего хозяин огромной усадьбы, владелец одной из крупных верфей в городке, немного, как говорили... сошел с ума. После гибели его жены и юного сына, Бужор, и без того весьма необщительный и замкнутый в себе человек, стал и вовсе нелюдим. Когда он отдал все управление своими делами поверенным и продал большую часть своей земли на другом конце города – совсем перестал выходить из дома. При нем осталось лишь несколько человек приближенной прислуги. Слухи ходили разные... Его стали побаиваться, обходить стороной владения, ведь слышали, что стареющий там Бужор творит совсем необъяснимые людскому уму вещи.

И когда однажды он возник на пороге дома Прутяну, Анка, совсем растерявшись, не сразу признала его. Осунувшийся, со впалыми щеками и заострившимся орлиным носом, глубоко посаженными, взирающими исподлобья тусклыми глазами, господин Бырцой мало напоминал того всесильного и властного мужчину, который являлся богатейшим человеком города. Годов ему стукнуло за шестьдесят, но так как в карманах не убавилось золота, воля матери пала под натиском его, пусть и звучавших весьма скупо комплиментов о том, что прекраснее ее дочери, он не видывал домнишоары. А увидев лишь однажды на городской площади, Бужор был так покорен, что непременно решил посвататься. Сомнения Анки были недолгими. Она молила Господа простить ее скорое решение, так как оно было лишь во благо их семьи. И в конце концов получила зарок, что будет находиться, как и дочь, на содержании у милостивого господина Бырцоя. Он обещал щедро покрыть все их долги, и несчастная мать дала согласие на его брак с Илинкой. Свадьба не должна была быть пышной, чтобы местные горожане не судачили об этом. Потому в этот злосчастный непогожий вечер, со слезами на глазах, растроганная мать проводила свое дитя до кареты, отдавая ее во власть будущему мужу.
Илинка выглядела довольно смиренной, облаченная в еще материнское атласное свадебное платье. Но на душе у нее бушевала буря не меньше той, что продолжала свирепствовать над городом и его окрестностями. Будучи сдержанной и рациональной, девушка старалась всему находить толику разумного объяснения. И если сейчас бедная мать выбрала ей такую судьбу, то может она сама рано или поздно сможет ее изменить? Многие ее подруги уже давно связали себя узами брака с нелюбимыми мужчинами, потому для нее не было чем-то богохульным выходить замуж не по любви. Может, несмотря на то, что перечитав десятки дамских романов о великом чувстве, сердцу Илинки так и не открылось, что же такое любовь - она еще ни разу не была влюблена.

Карета, наконец, остановилась, но в темноте наступившей ночи и царившей непогоды девушка не разглядела, куда прибыла. И от одной мысли, что ей придется вновь оказаться под под холодным дождем, льющим стеной, она зябко поежилась. Буквально через несколько мгновений дверь ее экипажа распахнулась, и кучер господина Бырцоя, любезно доставивший ее к месту венчания, подал ей руку, помогая выйти. Натянув капюшон поглубже и закутавшись в промокший плащ, Илинка выскользнула из кареты. Девушка быстро пробежала по размытой ливнем узкой дорожке, ведущей к церкви, и замерла на пороге. Двери были приоткрыты, изнутри повеяло таким уютным теплом и запахом растаявшего воска и ладана, что она тут же не удержалась и зашла внутрь. Эту церковь святого Гэврила знали в округе все, вот только от старости местное убранство уже обветшало. От того в ней редко совершались таинства обряда бракосочетания или крещения. Зачастую здесь отпевали покойников, но девушка была не из тех, кто боялся суеверий или страшился проклятия мертвецов. Илинка всегда считала — бояться нужно живых, только они могут причинить истинную боль.
Девушка вздрогнула, отвлекаясь от своих мыслей, когда из полумрака, тускло разгоняемого развешенными по стенам свечами, к ней выступил будущий супруг.

Бросив мимолетный взгляд на его лицо, невеста только сейчас ощутила, как по позвоночнику пробежала липкая дрожь ужаса. Он станет ее мужем? О, Боже... Бужор протянул к ней свою высохшую, жилистую ладонь, тихо произнеся сиплым голосом, больше похожим на замогильное дыхание тех, кто отправлялся из стен этой церкви в последний путь на кладбище:
– Доброго вечера. Я рад, что вы не заставили долго ждать себя. Оставьте ваш плащ, он вымок до нитки. И идемте же... Скорее.
Порадовавшись тому, что жених немногословен, девушка скинула в руки кучера свое облачение, оставшись в подвенечном платье, испорченном дождем. Илинка ступила следом за своим будущим мужем к алтарю. Убранство места, которое станет свидетелем соединения их судеб, оставляло желать лучшего. Но девушка не была счастливой невестой, желавшей запомнить этот миг навсегда. Голос священника, произносившего брачные клятвы и благословляющие обеты, звучал уныло и сонно, гулко отражаясь от обветшавших стен старой церкви. Сердце Илинки сейчас неистово билось, с каждым ударом прощаясь с той жизнью, над которой сама еще была властна.

И спустя несколько минут, показавшихся вечностью, Бужор тронул ее дрожащие губы брачным поцелуем, напоминающим скорее прощальное касание к мертвецу. Илинка тихо выдохнула, стараясь совладать с собой и не дать волю готовым пролиться слезам. Впереди была еще вся ночь, а может и вся жизнь, которую она сможет оплакивать неустанно.
Меньше чем через полчаса карета Бырцоев покатила в сторону фамильного замка в сопровождении нескончаемой грозы.

Илинка не была слезливой, не падала в обмороки и театрально не заламывала руки в надежде на спасение. Она не проливала ночами горьких слез о своей несчастной судьбе, ведь была не из тех, кто может предать свое тело и душу заточению, когда мир так не познан вокруг. И, несмотря на ту роль, которую ей в этот раз выбрала мать, девушка верила, что впереди была еще вся жизнь, чтобы успеть сменить декорации.
Новый день, казалось, не имел конца. Еще на рассвете Бужор расположился в своем кабинете и погрузился в чтение старинных фолиантов, что ему довелось раздобыть накануне в одной неприметной городской книжной лавке. Шел двадцатый час суток, разве что для старика не имело значения скрылось ли солнце за горизонтом, или, может, уже даже встало. Бужора не интересовало течение времени, он относился к нему довольно пренебрежительно — ведь что есть минута? Всего лишь песчинка в огромной пустыне, конца которой нигде не существовало.
Старик устало выдохнул, не впервые за последний час потирая переносицу в попытке сосредоточиться на буквах, которые уже плыли перед его глазами. Сколько же времени он провел над этой книгой сегодня? Бужор откинулся в кресле, расслабленно запрокидывая голову чуть назад, и закрыл глаза.

Усталость растекалась по телу предательским ядом. Но за последние пятнадцать лет мужчина научился контролировать как разум, так и свое тело, и проклинал Дьявола, искушавшего его на отдых. За всю свою долгую жизнь старик прекрасно сумел уяснить единственно важную истину — бездельничает лишь глупец, смирившийся с тем, что однажды его бренное тело будет сброшено в хладную могилу, а на похоронах пара-тройка отъявленных лицемеров прольют скупую слезу, сетуя о такой большой потере в их жизни. Тонкие, испещренные морщинами губы Бужора изогнулись в кривой усмешке, отчего его и без того старое лицо стало выглядеть еще более уродливым. Сколькие похороны он посетил, скольких страдальцев видел? В искренность скольких верил? В свои шестьдесят пять лет Бужор Бырцой имел за плечами три брака, последний из которых состоялся всего несколько дней назад. Некогда разбитый гибелью своего сына, а в дальнейшем и смертью своей первой жены, Бужор не сумел справиться с тяжелой утратой и на долгие годы заперся в своем огромном замке, потеряв какую-либо связь с окружавшим его миром. Именно тогда ему довелось узнать какова цена человеческой искренности. Немногочисленные слуги неустанно обсуждали между собой безумие своего хозяина — некоторые сами пытались сбежать со службы, но как бесчестных рабов их ловили и все равно наказывали. Многие крестьяне воодушевлялись грядущей независимостью, поддаваясь волнениям, что творились в стране после только завершившейся русско-турецкой войны. Рабы вдруг поверили в свое право на свободу тела и души, и даже пытались бороться за него, но их действия так и не увенчались успехом. Самым верным же слугам Бырцоя оставалось продолжать свой труд на прежнем месте и с хозяином переживать самые страшные времена. Но были ли они истинно преданы ему? Раз за разом перетиравшие старику косточки, слуги молились Господу в надежде, что вскоре все их беды закончатся, и над их жилищем вновь засияет солнце. И неважно, что бы привело к такой удачной развязке. Даже если бы то была смерть их хозяина, они бы обрадовались справедливости Господней, а после, как самые набожные во всей Констанце крестьяне, поставили бы ему свечку за упокой. Но годы шли... А тучи лишь изредка расходились над домом Бырцоя, обрекая на страшную участь всех тех, кто некогда свято верил в то, что переживет проклятого старика. А все потому, что он сам четко знал, что никому из них никогда не доведется узреть его гибель. Никогда...
Бужор недовольно поморщился, когда раздавшийся стук в дверь отозвался в его больной голове оглушающим боем. Мужчина выпрямился, устремив взгляд к дверям, едва те распахнулись со скрипом. Он ждал этого момента — пришло время, наконец, позволить супруге поближе познакомиться с тем, кто одарил ее кровом, богатством и статусом. Ведь отныне старику была отдана ее жизнь перед лицом Бога и его свидетелями. Бужор не владел ее душой, но желал бы владеть телом, вот только не мог пока что себе этого позволить, потому как ее невинность была для него слишком ценна. Время еще не пришло.
– Вы пожелали меня видеть, домнул? – Илинка ступила на старый паркет и с одобрения мужа вошла в комнату.

Она равнодушно посмотрела в глаза Бырцоя, прежде попутно окинув взглядом убранство кабинета, невольно отметив его противоречивую роскошь и непривлекательность. Впрочем, весь замок с первого дня ее пребывания здесь показался девушке неприятным, под стать его хозяину. Бужор коротко кивнул вошедшей, молча поднимаясь из-за своего стола, и неспешно ступил навстречу:
– Наконец-то нам удалось встретиться наедине. Моя работа отнимает большую часть свободного времени, – он холодно улыбнулся ей уголками губ, на что девушка продолжала стоять недвижимо, чуть насторожено наблюдая за тем, как старик все ближе подходил к ней. Она перехватила его изучающий взгляд, но сама не ответила ему таким же. В ее глазах была холодность, но не та, которую можно было принять за надменность, скорее то была снисходительная покорность. А ведь он был ее супругом... Это никак не укладывалось в голове Илинки, когда ей даже смотреть на этого старого мужчину было неприятно:
– У вас крайне уютный дом, и такой огромный, наверное, здесь даже можно потеряться, и...
– Я хотел бы кое-что прояснить, - он прервал ее, чуть повысив голос. Илинка замолкла, с неким удивлением взглянув на Бужора, – это касается правил поведения в моем доме. Ведь за этим я позвал вас сюда... Теперь вы, как моя супруга, обязаны неукоснительно следовать моим рекомендациям, дабы исключить неприятные случаи, которые могут произойти вследствие нашего недопонимания... Как вам ваша спальня? Удобная?
– Вполне, – Илинка чуть усмехнулась, пытаясь скрыть замешательство, в какое ее вверг мужчина, – но...
– В этом доме сперва говорю я, а затем внимательно выслушаю все то, что вы пожелаете сказать, моя драгоценная супруга, - девушка вздрогнула, с трудом скрыв возмущение. Старик, заложил руки за спину и замер буквально в шаге от нее самой, всем своим видом походя на хищника, выхватившего в кои-то веки достойную добычу.

От его потертого сюртука, местами и вовсе проеденного молью, пахло жженым воском, табаком и тлеющей тканью, впрочем... Кажется, именно так пахнет старость? Но при его денежном состоянии отчего же не баловать себя хотя бы дорогой одеждой? Разве что девушка уже успела понять за эти пустые и тусклые дни, проведенные в доме своего супруга, что он был не из тех, кто тратил золото для удовлетворения своих прихотей. Илинка сглотнула, почувствовав, как вновь учащенно забилось сердце, отзываясь необъяснимым беспокойством во всем теле. Нельзя было сказать, что от его близости она испытала отвращение, но схожее чувство явно возникло. От Бужора не укрылось ее волнение, и, выдержав паузу, он с удовлетворением вбирал в себя частое дыхание девушки, но все же продолжил. – Отныне мой дом – это ваш дом, Илинка, и я очень надеюсь, что в будущем вы ощутите всю прелесть сего места. В замке пять этажей...
Бужор наконец отступил от нее, возвращаясь к своему столу, и Илинка задышала свободнее. Старик вновь расположился в своем кресле и принялся набивать табаком трубку, от чего девушка едва уловимо скривилась, в ту же секунду одергивая себя от дурного желания скорее завершить эту встречу. А Бырцой, словно притягиваемый к своим фолиантам, уже вновь созерцал их корешки. Он принялся перебирать страницы тонкими, некрасивыми пальцами, кожа на которых была сухой и потрескавшейся, и задержал внимание на одной главе, той самой, в которой заключался смысл всего происходящего в его жизни. «Илинка была так рядом... Та самая, что родилась в священный день...» Бужор резко захлопнул книгу, обратив лицо к девушке, вдруг решившейся подойти к его столу. Старик, словно очнувшись ото сна, встрепенулся, совсем позабыв о том, что прежде говорил. Его взгляд забегал, а голос стал более тихим и хриплым, когда, затянувшись трубкой, словно в какой-то спешке хозяин замка завел свои заунывные речи:
– Напротив вашей спальни располагается моя. Следом за ней идут гостевые комнаты, далее, как вы уже могли заметить, мой кабинет, куда никому не дозволено заходить без стука. Все книги, что вы видите здесь, нельзя трогать, но в вашем распоряжении находится великолепная библиотека, некогда собранная мной. Великие произведения, самое подходящее чтение для вас - это первая дверь от лестницы у входа. В дни, когда мне будет необходимо отлучиться, за главного в доме остается мой управляющий Марку. Если возникнут проблемы, то он вам поможет, а в иные дни вы можете полностью рассчитывать на мою помощь... Обо всех выездах с территории замка будьте любезны докладывать мне лично, а если дело не терпит отлагательств, что же... – он с деланным сожалением вздохнул, обратив внимание на всю безысходность таковой ситуации, — вам придется подождать.

Напряженно слушая его, Илинка и невольно передернула плечами от того, как каждое сказанное стариком слово походило на речи священника, все продолжавшего оплакивать ее сломленную молодость. Однако Бужора явно не интересовало то, каким образом его супруга воспримет озвученные правила, ведь все, что требовалось от нее - это их неукоснительное соблюдение:
– И сразу же после ужина вам придется отправиться в свою спальню, где вы будете находиться до тех пор, пока я не позову вас сам. До того момента вы будете оставаться в своей комнате, потому как ночные прогулки не дозволяются...
– Я услышала все сказанное вами, но посмею предположить, что… – Девушка даже якобы смиренно потупила взор, но голос ее звучал четко и спокойно, – моя маман немного ошиблась в выборе моего подвенечного платья. Мне больше к лицу была бы сейчас арестантская роба, – старик резко вскинул на нее ошарашенный взгляд, но Илинка уже вновь отвела глаза.

– Вы мой супруг или тюремщик? Я проявлю уважение к вашим правилам, но разве я пленница в вашем замке, совершенно не похожем на место, которое я смогла бы назвать домом? Прошу прощения... – она склонила голову, отступив назад, когда старик вдруг поднялся, оскорбленный поведением девушки. Ее темный взгляд схлестнулся с его разъяренным хищным, лишь дурак бы не понял того, на что намекала эта дерзкая девчонка, скрывавшая острый язык за напускной маской смирения. Ноздри мужчины широко раздувались, а взгляд, пожалуй, впервые за эту беседу отражал хотя бы какие-то эмоции. Бужор походил на коршуна, схватившего сопротивлявшуюся добычу:
– За вашу дерзость я могу позволить себе лишить вас большего, нежели то, о чем мы сейчас разговариваем, – и он зашипел, угрожающе и почти что пренебрежительно глядя в лицо той, что осмелилась перечить ему, оскорбляя своей непокорностью, – но вскоре вы поймете, что в моем доме лучше знать меньше, ложиться раньше... Спать крепче.
– Я не думала вам перечить, но...
– На первом этаже кухня и комнаты слуг... – и он вновь прервал ее, опять же меняясь в голосе, и продолжил рассказывать совсем спокойно и беспечно, будто бы в нем не было ярости секунду назад. Илинка замолчала, ощутив как волна негодования сменялась презрением, зарождавшимся где-то в самом сердце. – А чердак и подвал не место для такой доамны, как вы... Надеюсь, мы поняли друг друга? За соблюдением правил Марку будет неотрывно следить, но будьте уверены, все это – для вашей безопасности. Можете идти.
Бужор отвернулся от девушки, когда та лишь на секунду опустилась в поклоне и, не удостаивая более своего супруга взглядом, направилась к дверям. Она едва сдерживала дрожь, пронзавшую все тело от неприязни, испытываемой рядом с этим мужчиной. Илинка вышла в коридор, плотно прикрыла за собой дверь, и, задержав дыхание, попыталась дождаться, когда же так сильно лихорадящее сердце вновь забьется в нормальном ритме. Это был их первый состоявшийся разговор... Первый из тысячи? А может и вовсе первый и единственный. О степени безумства Бужора Бырцоя девушка по-прежнему не бралась судить, но твердо поняла лишь одно – любое чувство страха перед ним всегда будет затмеваться самым ярым и искренним отвращением.

Но кухарка, как и многие другие, замечала за хозяином разные причуды, о каких любили тайно судачить в городе. И пусть Нана всегда старалась пресекать подобные сплетни среди крестьян, беспокойство жило и в ее сердце, она сама была свидетелем тому, как страшно мучился Бужор после случившейся в его семье беды. Ведь с тех пор в его жизни начали происходить новые странности, а вопросов оставалось в разы больше чем ответов... Хозяин почти все свое время проводил в подвалах огромного замка, и никто из слуг понятия не имел, чем он мог там заниматься. Бужор не покидал своих подземелий сутками, и Нане доводилось часто ругать наглых прислужников, шутивших о том, что вот так помрет их хозяин, а узнать они об этом не узнают и даже не найдут его. Но она не желала Бырцою зла, ведь и он сам никого не наказывал незаслуженно. Верно, Бужор был строгим и странным мужчиной, но это не умаляло его заслуг перед городом, к тому же Нане когда-то даже казалось, что он сам до сих пор жаждал обрести счастье. Не так давно, всего пару лет назад, старик вновь попытался жениться. Может, он просто искал успокоения для своей мятежной души? Разве что когда вторая молодая супруга и вовсе пропала через три месяца после свадьбы, Бужор опять впал в безумие, а его нелюдимость и отчужденность от мира стали еще более очевидными. Но вскоре... Он задался новой целью — жениться опять. И когда это свершилось, и в дом сейчас прибыла его третья, совсем молодая жена, Нана уже искренне не понимала целей, какие преследовал ее хозяин. Но перечить и расспрашивать не бралась, в душе лишь жалея несчастную девушку, которой предстояла не самая счастливая семейная жизнь. Прошло уже несколько дней, а Илинку Нана еще не успела увидеть и познакомиться, поэтому была радостно удивлена, когда доамна зашла на кухню сама, и осмотревшись, остановилась возле двери. Кухарка с добродушной улыбкой присела в легком поклоне перед хозяйкой, отметив про себя, что старик в этот раз превзошел просто всевозможные свои желания – девушка была очень молода и весьма недурна собой:
– Доброго вечера, доамна. Мое имя Нана, я рада буду служить вам. Вы чего-то изволите? – женщина выпрямилась, вытирая мокрые после мытья посуды ладони о фартук. – У нас есть самый лучший травяной чай, я завариваю отличные коренья от простуды. На улице такая непогода, – она покачала головой, все еще улыбаясь и продолжая пристально смотреть на девушку, - только хвори вам не хватало. Я видела какая вы приехали к нам... От той грозы ваше платье совсем было испорчено.

Но Илинка, лишь вежливо улыбнувшись в ответ доброжелательной женщине, отрицательно покачала головой и, пройдя вперед, присела за кухонный стол. Кухарка вновь бросила на девушку заинтересованный взгляд и, вздохнув, замерла, ожидая распоряжений. Расправив подол своего черного атласного платья, Илинка выпрямилась, вновь обращая свой взор на Нану:
– Нет, благодарю вас. Я не голодна, хотя не могу не признать, что запах свежеиспеченных булочек меня соблазнил, и я решила заглянуть на кухню, – на этот раз в улыбке дрогнули лишь уголки ее губ.
– О, тогда вы как раз вовремя, у меня булочки вот только из печи, попробуйте их, обязательно попробуйте! – и когда кухарка засуетилась, наливая чай и подавая выпечку, Илинка потрогала свой туго затянутый корсет, задумываясь, сможет ли вообще проглотить хоть кусочек. Причиной отсутствия аппетита, впрочем, являлось не только платье, но еще и те мысли, которые по-прежнему шумным роем кружили в ее голове. Расспрашивать кого-либо о чем-либо девушка никогда не имела привычки, но на этот раз удержаться было трудно:
– Нана... Не сочтите мой вопрос за любопытство, но... Сколько вы уже служите в этом доме?
Женщина ответила на ее вопрос понимающей улыбкой:
– Я работаю здесь сколько себя помню, а это не много не мало уже почти... – кухарка задумалась, а потом всплеснула руками, рассмеявшись своему же удивлению. – Пятьдесят лет.
– И много ли хозяек... у вас сменилось за это время?
Нана усмехнулась, услышав вопрос, но он был очевиден. Бедная девочка желала хоть что-то знать о том месте и людях, куда попала:
– Господин Бужор был женат до вас дважды, доамна. Наверное, вы, как и все, уже наслышаны о трагической потере его первой жены и сына. Это была тяжелая утрата, с которой наш господин едва ли справился. О нем говорят многое в городе... – она ступила ближе к девушке, внимательно слушавшей ее, но рядом присесть не посмела. – Но я бы могла ответить вам так. Домнул Бужор... не плохой человек, и сердце у него злое только потому, что оно было отравлено горем. Вы ведь сегодня... Имели беседу с ним, верно? Простите мне мою бестактность... – служанка вдруг отвернулась, укорив себя за такое непочтение к госпоже.
– Да, он только что рассказал мне о том, что в этом доме и шага нельзя ступить без сопровождения, а уж за его стены дозволено выходить лишь вместе с огромнейшей свитой... – Илинка чуть отпила чаю и сдержанно продолжила. – Замок очень большой и красивый... Наверное, здесь правда можно заблудиться, я просто не ожидала, что все здесь настолько... – тронула свои губы, задумавшись. – Настолько...
– Строго? – Нана улыбнулась, увидев замешательство девушки, и когда та кивнула, снова заговорила. – Домнул Бырцой мужчина старой закалки, его семья всегда отличалась царственной сдержанностью, а все эти правила предназначены лишь для вашей безопасности, ведь после всего, что случилось... Это является обязательной мерой. Но что-то я заболталась, вы пейте, может, вы все же голодны?
– А что случилось в этом доме? – и, перехватив уже почти что перепуганный взгляд кухарки, Илинка отставила чашку, чуть нахмурившись от того, как неприятно быстро забилось сердце. И разве есть что-то запретное в их разговорах? Но Нана так спешно вдруг принялась собирать посуду, и тогда Илинка остановила ее, накрыв своими тонкими пальцами ее руку, кожа на которой была грубой и сухой от долгих лет работы здесь.

Кухарка вздрогнула, а девушка продолжила молчать, не сводя своего черного взгляда с глаз взволновавшейся женщины. Нана не была сплетницей, и очень осторожно относилась к подобным беседам, но...
– Знаете, доамна... Замок стоит на этой земле уже больше столетия, и, как видите, даже война его не сильно коснулась, слава Господу, – Нана ободряюще улыбнулась ей, а Илинка убрала ладонь с ее руки. – Домнул Бырцой пережил гибель сына, смерть жены, пропажу своей второй супруги... О нем любят сплетничать бесчестные, но его рвение к абсолютному порядку есть всего лишь желание оберегать свою семью и своих слуг. Все же дом старый. Здесь часто гуляют сквозняки, а в подвале не раз обваливались стены, так что ходить туда совсем небезопасно. Замок хранит в себе много несчастий... Но вам не следует думать об этом, ведь кто знает, может... – она подняла грустный взгляд к лицу девушки, и отвернулась к одному из шкафов, доставая тыкву, какую намеревалась приготовить на ужин, – вы будете той, что сумеет принести в этот дом радость и улыбку.
– Моя дорогая Нана! – раздавшийся позади женщин голос заставил обеих обернуться.

Лицо кухарки озарилось радостной улыбкой, а через секунду вошедший юноша уже обнял ее, быстро целуя в обе щеки, от чего та зашлась смущенным смехом:
– Янко, как ты сегодня рано!
– Я на минуту, на улице собирается ливень, а мне предстоит еще долгий труд над прибывшими сегодня конями, очередной заказ старика, будь он не ладен...
– А у нас на кухне важная гостья, как ты не заметил? - всплеснула руками кухарка, оборвав его на полуслове. Вошедший юноша вдруг изменился в лице, стоило ему обернуться на Илинку, которая встретилась с ним взглядом:
– О... Простите меня, уважаемая доамна, – Янко сразу же склонился перед ней, от чего золотистые локоны скрыли его лицо: растерянный взгляд голубых глаз, ровный нос, и полноватые губы юноши делали его похожим на греческого бога в своей простой красоте. Янко служил конюхом при дворе семьи Бырцоев, он не знал другой жизни, ведь вырос в этом месте, и вот уже несколько лет ухаживал и присматривал за лошадьми. Несмотря на юный возраст – конюху было всего двадцать лет отроду – Янко уже выглядел сильным и взрослым мужчиной, его атлетически сложенное тело походило на идеальное творение Господа. Парень никогда не гнушался труда и брался за любую работу, какую доверяли ему помимо обязанностей при хозяйских конюшнях.
Взгляд юноши не смел коснуться лица юной госпожи, но все же чуть выпрямившись, Янко улыбнулся, изогнув бровь в удивлении:
– Надеюсь, я не сильно смутил доамну своим появлением, ведь господа редко захаживают в эту часть дома, вот я и решил...
– Нет, все в порядке, - Илинка поднялась на ноги, останавливаясь напротив юноши, – я пока что не сведуща в правилах, что царят в этом доме, но думаю нет ничего страшного в том, что я буду иногда заходить сюда. За минувшие дни я даже ни с кем не успела познакомиться, а ведь слуг будто бы много... Но, увы, судя по всему, здесь каждый передвигается по дому в страхе.
Илинка замолкла, а конюх не решился ответить ей. Нана еще несколько секунд беспокойно переминалась возле стола, когда, наконец, решительно плеснула в кружку теплой воды из глиняного кувшина, и кашлянув, подошла к Янко, вручая ему напиток:

– Так и знайте, доамна, каждый ваш визит сюда очень радостен мне, я и сама порой редко выхожу куда, да мало с кем болтаю. Вот только Янко старается почаще заглядывать, – и когда парень чуть приобнял нее за плечи, старушка подняла на него посветлевшее от улыбки, испещренное морщинами лицо.
Не имея собственных детей, Нана заботилась об этом юноше с самого детства. Его мать умерла еще при родах, а отец вот уже десять лет как скончался от чахотки, когда во время страшной эпидемии в Констанце погибло немало людей. И, несмотря на то, что замок Бырцоя располагался вдали от города, беда настигла и его. С тех пор Нана была для Янко как родная и лелеяла то нежное материнское чувство, что испытывала к прекрасному молодому мужчине. Конюх чуть изогнул губы, уже с негласного позволения девушки более внимательно смотрел на нее, отметив, насколько же она была хороша собой. Очередная красавица в лапах изуродованного временем старика... Янко никогда не выказывал непочтения к хозяину, но с тех пор, как тот пристрастился к юным девицам, каких брал в жены, Янко не раз задумывался о том, насколько несправедлива порой бывает судьба. Какая бы женщина пожелала отдаться мужчине на закате его лет? Но юноша знал, что если однажды и у него самого будут дети... Если у него будет дочь – никогда бы не обрек свое дитя на такую чудовищную участь:
– Сегодня в конюшню доставили новых гнедых, один из которых доставлен для вас, уважаемая доамна, вашим супругом... – при упоминании Бужора верхняя губа Янко едва уловимо и некрасиво дернулась, но он поспешил совладать со своим пренебрежением. – Если пожелаете, то в любой из погожих дней вы можете навестить коня, а если потребуется, я запросто научу вас держаться в седле...

– Так уж вышло, – Илинка едва заметно улыбнулась, чуть склонив набок голову, – что с ранних лет мой отец обучал меня верховой езде. Вот только, к сожалению, мой конь был продан матерью несколько лет назад, – мимолетная грусть промелькнула в темных глазах девушки, стоило ей упомянуть о тяжелом расставании с тем, что являлось последней памятью об ее отце. Ведь именно с тех пор все пошло так неправильно, что оказавшись без опеки любимого родителя, Илинка, несмотря на заботу матери, не могла чувствовать себя в полной безопасности. Так и сейчас... Позволил бы отец отдать их единственную дочь в жены богатому старику? Как бы отнесся к тому, что ей теперь предстояло жить словно в заточении? В то время как мать, сетуя на трагичную судьбу, недостойно радовалась возможности расплатиться со всеми долгами за счет жизни своей дочери. Илинка не осуждала ее. То был ее крест, но так хотелось верить, что все это простая ошибка, какую можно исправить:
– Пожалуй... Я больше не буду мешать вам, – она обернулась на Нану, уже не глядя на конюха и не желая знать, сумел ли он уловить ее замешательство, – я отдохну в своей комнате, в ожидании ужина.
– Ну что вы, доамна, как вы можете помешать нам. Вы можете в любое время позвать меня, если я вам понадоблюсь. В любое время, ну что вы! – суетливо воскликнула кухарка. Кивнув ей, Илинка согласно ответила, что в случае чего непременно обратится за помощью к доброй женщине и, развернувшись, вышла из кухни. Она быстро шла по коридору и задержалась лишь на миг подле ступеней, обернувшись на дверь, что располагалась под лестницей. Дверь, что вела в подвалы. И понятия не имея, были ли у нее основания для беспокойства, Илинка сейчас доверяла лишь своему внутреннему голосу:
– Надеюсь, я не стану той следующей, что пропадет во всей этой чертовщине.

Бьянка прислуживала Бырцою вот уже четвертый год и встретила здесь свое недавнее семнадцатилетие. Бойкая и некогда не знавшая грусти и печали девушка все больше сейчас озадачивалась тем, что не хотела бы провести остаток своей жизни в услужении этого чертового старика. Девушка была сиротой, и до того, как попала в этот замок, страдала от голода и нищеты. Ее родители скончались от брюшного тифа, а прежний хозяин просто выгнал ее на улицу, боясь, что рабыня принесет эту заразу и в его дом. Бедствуя и скитаясь, маленькая Бьянка попала в руки работорговцев, откуда и была выкуплена поверенными господина Бырцоя ему в услужение. Казалось, ей было за что благодарить домнула Бужора - за крышу над головой, горячую еду и теплую постель, если бы с некоторых пор последнее «благо» не пришлось разделить с ним самим. Она до сих пор помнила тот первый отвратительный раз, когда старик принудил ее к связи с ним. Это случилось пару лет назад, ей было тогда пятнадцать.

Девушкой Бьянка была приметной, и, можно сказать, красивой для своей нелегкой доли. Вьющиеся рыжие волосы обрамляли ее круглое, покрытое веснушками личико, а курносый носик и озорной взгляд синих, как небо, глаз довершали чудный образ. Хоть и проказливый огонек веселья в ее глазах все больше тускнел, уступая место грусти. Однако, несмотря на случившееся, в девушке напротив прибавилось решимости и упрямства избавить себя от такой судьбы, каким бы страшным и смертельным наказанием это ни грозило. Может, все бы было совсем печально, если бы не одно счастливое обстоятельство, которое согревало ее юное сердце - Бьянка была влюблена. Избранником ее стал Янко, который завладел ее сердцем с первой встречи. К тому же он, так же как и она сама, был настроен однажды изменить свою жизнь и распрощаться с тяготами бырцовских устоев, и девушка желала всей душой разделить с ним его мечты и надежды. Они не нарекали себя женихом и невестой, но около полугода назад Янко сам ей объявил о том, что такая краса, как она, могла бы стать его супругой. О своей нечестивой связи с хозяином Бьянка помалкивала. Да и как о таком рассказать? Страшно было даже подумать, что бы сталось, если бы Янко узнал об этом. Она думала о том, что когда наступит время и их первой ночи, придется взять грех на душу и обмануть его — и это было бы только ради их же блага. А если чертов старик воспротивится их союзу, они... Сбегут! Хоть на край света! И будут там счастливы.
Пребывая в довольно таки радостных мыслях, девушка направилась в конюшню, желая увидеть предмет своих воздыханий. Слегка промокнув от дождя, Бьянка забежала под крышу, бросая таз с бельем у дверей, и с улыбкой стала подкрадываться к Янко. Он стоял к ней спиной, обнаженный по пояс, и за работой не заметил девушку. Закусив губу, она рассмеялась в голос и, обняв любимого, прижалась щекой к его влажной от испарины спине:

– Ну, здравствуй! Что же ты сегодня ни разу не зашел в дом повидать меня? И не говори, что у тебя было много дел, я видела, хозяин сегодня коней не запрягал... – она слегка передернула плечами и отпустила Янко. Тогда он сам развернулся, устремив на нее свои ясные голубые глаза - от его взгляда у нее всегда так сразу кружилась голова. – Или ты... не скучал по мне? – обиженно надув губы, Бьянка надеялась услышать лишь то, как же сильно юноша мог тосковать по ней.
Янко с улыбкой покачал головой, как бы сетуя на капризность своей возлюбленной, но затем, мельком окинув взглядом конюшню и выход из нее, юноша перехватил руки девушки, привлекая ее к своему торсу.

От работы он был весь разгоряченный, а терпкий запах лошадиного пота смешался с мускусным ароматом его собственного:
– Да ты сама же сегодня и на улице не появлялась. Что же, новая хозяйка уже требует полного порядка? - конюх склонился чуть ниже к личику Бьянки, она смотрела на него затаив дыхание, и он выдохнул в ее губы. – А я уже видел ее, – взгляд его стал вдруг на миг каким-то отчужденным, а сердце пропустило пару гулких ударов. Он заговорил тише, - она молода... Красива, – и мотнув головой, резко отпустил девушку, от чего та пошатнулась, едва не упав, – черт бы побрал этого старика, если он решил загубить еще одну девицу.
Бьянка, растерянно восприняла возмущение своего возлюбленного, затем поджала все еще обиженно надутые губы. Да ей вот дела нет, скольких своих жен собирается со свету сжить Бужор, хоть бы и всех! В глазах ее промелькнула тень неприязни - только бы ее саму оставил в покое. Девушка опять подалась к Янко, вложив свои пальцы в его жаркие ладони:
– Я еще не видела новую доамну, но мне все равно, что станется с ней. Прошлая хозяйка не продержалась и нескольких месяцев, сбежала от старика, куда глаза глядят. А в городе вообще говорят, – Бьянка сморщила нос, чуть склонив голову, – что и вовсе утопла, как его первая жена.
– Замечал я, как этот... как он и на тебя засматривается, – в светлых глазах юноши проскользнула темная ярость, – пусть только позволит себе... И если бы не это проклятое рабство, клянусь, меня бы давно здесь не было. Чертовщину творит, да еще и решил гаремом обзавестись, – Янко со злобой сжал челюсть, так плотно, что желваки заиграли на его мужественном, загорелом лице. Бьянка вдруг почувствовала, как сердце ее пронзает ядовитая игла ревности — от чего это ее милый так яро готов был защищать не только ее одну, но и всех несчастных девиц, отданных во власть этому душегубу Бырцою? Вдруг на губах ее дрогнула насмешливая ухмылка. Девушка быстро пробежалась пальчиками по широким плечам юноши и сцепила их за его шеей:
– Хм... Только на этот раз хозяину повезло-то меньше. Товар ему попался... – она улыбнулась еще шире и хитрее, – порченный. На утро после того, как он привез в дом новую женушку, я убирала спальню и... – девушка многозначительно посмотрела на возлюбленного прежде, чем вроде как смущенно отвернуться, – все простыни были белы и чисты, как снег. Чего явно нельзя сказать о нашей новой хозяйке.
Янко скривился, поморщившись, словно давая понять, что не желает слышать таких подробностей:

– О, это не наше дело. А даже если и так... Он заслужил получить то, что получил. Но меня больше волнует, чтобы ты была осторожнее, Бьянка, и без надобности лишний раз на глаза ему не попадалась, – конюх нежно тронул ее личико за подбородок, заставляя посмотреть на себя, и прошептал, – я смогу защитить тебя всегда. Но ты же знаешь, цена этому может быть слишком высока, – губы Янко лишь на краткий миг коснулись губ девушки легким поцелуем, а затем тут же отстранился, возвращаясь к своему занятию. Нагнувшись, он поднял брошенную ранее щетку, и вновь принялся намыливать коня, смиренно стоявшего рядом. - А тебе пора возвращаться в дом, Нана будет искать. Но... – и все же полуобернулся на Бьянку, улыбаясь уголком губ. – Как стемнеет совсем, приходи... Мы можем прокатиться до моря.
Девушка воодушевилась предложением, от которого отказываться было бы сущим грехом, и, подарив возлюбленному восторженный взгляд, вернулась к выходу, подхватив таз с бельем. Янко... Его имя было как пламенеющий пожар в сердце служанки, как солнечный свет, затмивший собой всю тьму ее жизни. Продолжая восхвалять достоинства своего суженого, Бьянка поспешила вновь вернуться к работе. А конюх, оставшись опять наедине с собой, еще нескоро закончил мыть коня, пребывая в раздумьях. Отправив скакуна в стойло, юноша вышел во двор, чтобы выплеснуть грязную воду на булыжники, дождь лишь усилился, но конюх не спешил возвращаться обратно. Он стоял под ним пару минут, словно желая, чтобы прохладная влага остудила его бушующие мысли, даже запрокинул голову назад, подставив лицо каплям, стекавшим на шею и обнаженный торс. Улыбаясь, парень тряхнул головой, и мокрые волосы непослушно растрепались. Он распахнул глаза, скользнув взглядом по верхним башням замка, и уже желая пойти обратно в конюшню, дабы вытереться и переодеться, вдруг замер, не двигаясь с места. Взгляд его был прикован к одному из балконов, на котором он вдруг заметил госпожу Илинку.

Она стояла, раскинув руки по ограждению, смотрела куда-то вдаль, а прежде забранные волосы сейчас были распущены и струились черной гладью по ее плечам. Янко перестал дышать на несколько секунд, невольно залюбовавшись какой-то неуловимой красотой новой хозяйки. Та заметила его не сразу, но все же их взгляды встретились. И когда юноша опустил голову первым, то так и не увидел, как Илинка отступила назад в комнату, плотно задернув тяжелые шторы.

Илинка, тяжело выдохнув, распахнула глаза и резко села на своей широкой постели. Дыхание ее срывалось, а сердцебиение зашкаливало так, что к ее горлу подкатил тошнотворный комок ужаса. В спальне было прохладно из-за распахнутого настежь окна, но кожа девушки, как и разметавшиеся по плечам длинные волосы, были влажными от испарины. Она потянулась к стакану с водой, стоявшему на прикроватной тумбочке, но ей не сразу удалось взять его, потому что руки нещадно дрожали. Бывало ей снились кошмары и ранее... Но это был уже третий такой сон за последнюю неделю в этом проклятом доме. После первого разговора Илинки с супругом прошло уже несколько дней, которые она провела в заточении своей спальни. Бездействие тяготило девушку и врывалось в сознание отголосками вот таких ночных мучений.
Сделав пару глотков холодной воды, Илинка вернула стакан на место и откинулась на постели, невольно поморщившись от того, что и подушка, и простыни тоже были влажными. Дыхание все никак не выравнивалось, а уличная прохлада не приносила свежести. Девушке нужно было подышать воздухом. Она поднялась с кровати, накинув шелковый пеньюар, и направилась к балкону. Но, не сделав и пары шагов, Илинка замерла и прислушалась. Казалось, будто ночной кошмар спутал сон и явь, когда она вдруг уловила тот самый пугающий тихий звук. Будто призрачная галлюцинация, но он был, словно продвигался по стенам, рожденный где-то в самой глубине подземелий. Илинка не смела пошевелиться, парализованная страхом.

Еле ступая, она приблизилась к одной из стен, смежной с коридором, и прислонилась ухом к холодной каменной кладке. Вновь наступившая тишина показалась ей издевкой над охватившим ее страхом. Что же... это было? Но когда девушка уже была готова и сама отказаться поверить в появление призраков, через несколько секунд звуки послышались вновь, на этот раз куда отчетливее. Илинка смогла различить лязг цепей и даже глухие стоны, наполненные такой отчаянной болью, что по всему ее телу прошла дрожь. Да какого дьявола происходит в этом доме? Испуг сменился гневом, потому что на ум приходили лишь необъяснимые мерзости, какие мог творить в своем «логове» ее новоиспеченный супруг. Девушка вышла в коридор, захватив высокую свечу, позабыв про любую осторожность и всякие заверения, как кухарки, так и самого хозяина замка о том, что ночью лучше своих комнат не покидать.
Лишь тусклое пламя свечей, висевших в канделябрах, густо покрытых расплавившимся воском, рассеивало полумрак, что царил в коридоре. Страшные звуки уже вновь стихли, но это не стало бы причиной, по которой Илинка бы вернулась в спальню и забылась крепким сном. «В этом проклятом замке творится чертовщина! И правит ею никто иной, как Бырцой». А раз уж так вышло, что теперь и она являлась частью этого дьявольского карнавала, рано или поздно ей откроется его безумие.
Но с каждым шагом ее начинали охватывать сомнения, что может быть лучше и вовсе ничего не знать. Дойдя до лестницы в задней части дома, которая вела к запретным бужорским подземельям, девушка остановилась в нерешительности.

Дрожащее пламя ее свечи отбрасывало на стены причудливые тени, что рождали в темноте новых демонов. Илинка сделала шаг на первую ступень лестницы, как вдруг в темноте показался силуэт, в котором она не сразу признала даже человека. С губ девушки сорвался вскрик, и, отшатнувшись назад, она схватилась одной рукой за перила. Сердце сжалось от испуга, готовое и вовсе остановиться. Илинка едва не выронила свечу, но затем резко вскинула руку повыше, чтобы свет упал на представшего перед ней. И когда смогла различить перед собой всего-навсего девушку, наверняка одну из прислужниц, выдохнула свободнее. Молодая хозяйка прижала руку к груди, туда, где так неистово колотилось сердце:
– Господи... Как вы напугали меня.
– Простите, доамна, я... Не думала, что могу вот так встретить кого-то в столь поздний час, – испуганно пробормотала Бьянка и присела в легком поклоне. Она опустила взгляд, словно госпожа могла бы прочесть в нем нечто такое, что девушка боялась показать. – Мое имя Бьянка, я прислуживаю в этом замке.
Илинка старалась унять уже показавшиеся ей бессмысленными страхи, хотя и догадывалась, что те необъяснимые звуки, из-за которых она покинула комнату, издавала явно не эта миловидная и юная служанка. Улыбнувшись ей, Илинка покачала головой:
– Да, я тоже не предполагала, что бессонница в этом доме мучает не только меня, – и уже усмехнувшись, добавила, – или же запретный плод сладок? Прогуляться по пугающим коридорам ночного замка? Впрочем, что же... Вы его знаете явно лучше, нежели я.
Девушка замолчала, но все еще смотрела на Бьянку, которая наоборот, казалось, только и делала, что старательно отводила взгляд. Служанка уже успела незаметно для хозяйки скользнуть по той взглядом, ощутив, как в сердце рождается жгучая неприязнь. «А ты хороша, и говоришь так витиевато, воспитанная... И не скажешь, что бесчестная». Но Бьянка не собиралась сочувствовать проклятому старику, а только и сгорала от отчаянной ненависти к нему. Сердце ее гулко билось, и про себя она вопрошала лишь одно – почему? Почему, несмотря на то, что у чертового Бужора появилась такая красавица жена, он все равно позвал ее, Бьянку, этой ночью к себе? Никогда это не кончится…

Служанка не страшилась того, что Илинка бы могла узнать в чьи покои направлялась подневольная любовница ее супруга, но покорно молчала и надеялась, что госпожа вернется в свою спальню, так и не узнав ничего. Та вдруг ступила ближе, Бьянка напряглась и подняла свои синие глаза на такое бледное лицо госпожи. Илинка тихо произнесла:
– А ты... не слышала сейчас ничего... странного? Пока шла по коридору? Шорохи, звуки... голоса?
Бьянка не успела ответить, потому что внизу лестницы раздались шаги и заставили девушек замолчать. Тишина, нарушаемая лишь чьим-то приближением, была гнетущей, как в прочем и вся атмосфера этого замка. И когда из мрака к ним выступил сам Бужор, на лицах девушек отразились совсем схожие эмоции — омерзение, граничившее с испугом. Разве что в глазах Илинки таилось еще и нескрываемое презрение. Старик выглядел усталым. Облаченный в свой излюбленный потертый сюртук, он держал в своих скрюченных пальцах тонкую свечу и взирал на девушек удивленным, подозрительным взглядом. Его мерзкий голос прозвучал достаточно громко для того, чтобы обе они вздрогнули:
– Какого Дьявола вы здесь делаете?

Бьянка не ответила, оставаясь недвижимой, и потупила взгляд, дабы не смотреть на отвратительного ей мужчину. Ей еле удавалось сдерживать сейчас дрожь в его присутствии. Илинка заговорила первой, и ее тон уже не был доброжелательно вежливым:
– И вам доброй ночи, мой супруг. Прекрасно помню ваш наказ не покидать спальни затемно, я рада бы неукоснительно соблюдать его, вот только... – девушка крепче сжала свечу, воск которой буквально таял в ее пальцах, – необъяснимый шум не позволяет сомкнуть и глаз в этом... чудесном доме.
Бужор скривился, а губы его при этом так отвратительно поджались, что все лицо стало скорее походить на безобразную восковую маску. Он сосредоточил свой наполненный безмолвной яростью взгляд на своей молодой жене, посмевшей ослушаться его указаний:
– Бьянка, отправляйся... – он посмотрел на нее, прищурив глаза, и процедил так, чтобы та вполне осознала куда он велит ей последовать, – в спальню.
Дела этой ночи были завершены, и он намеревался расслабиться в обществе своей покорной служанки. Та была вынуждена выполнить приказ, а Бужор уже не удостоил ее взглядом, зная что у него еще будет время, чтобы как следует наказать и эту девчонку. Старик, наконец, обернулся на Илинку, и увидел, насколько та была напряжена и не смела сделать и шага. Девушка взволнованно сглотнула, испугавшись дальнейшей реакции Бырцоя на свои ночные прогулки, но... Это теперь и ее дом тоже! Мужчина ступил к ней, и Илинка вздернула подбородок, чтобы посмотреть ему в лицо, едва справившись с отвращением:
– Что же, позволите и мне возвратиться в мою спальню?
– Как вы оказались здесь? – Бужор не ответил, замерев рядом с девушкой буквально в полушаге. Илинка отступила, но старик вдруг схватил ее за руку, цепко сжав запястье и заставив смотреть на себя. – Разве я недостаточно ясно поведал вам правила поведения в моем доме, драгоценная доамна?
– А какие же беды могут ожидать меня? Может, вы все же раскроете мне эту тайну? Чтобы я знала чего бояться? – голос Илинки звучал ровно и уверенно, и лишь умение держать себя в руках позволяло ей контролировать нараставший страх. Она вдруг слишком явно почувствовала неприятное дыхание, а когда его пальцы вдруг ослабили хватку, словно поглаживая, Илинка и вовсе застыла от нахлынувшей паники:
– Я разве говорил вам, что есть причины бояться? Я просто люблю правила, я люблю порядок, а вы... Нам ведь не довелось побеседовать больше, а что, если я бы хотел знать о желаниях своей супруги? Ведь разве мои... Не очевидны для вас? – ладонь Бужора скользнула по нежной руке девушки выше, и старик задрожал от желания, охватившего его в этот миг. Он вдруг, словно завороженный, воззрился на жену, что была так восхитительна в свете тусклой свечи.

О, она была прекраснее всех, кто когда-либо ублажал его. К тому же Илинка не была грубой служанкой, ее красота околдовывала и заставляла терять голову. Каким же большим было его искушение! Девушка ахнула, попытавшись отстраниться, когда Бужор вдруг обхватил ее за талию, прижав к себе очень близко. Сухие губы замерли возле девичьей шеи, и у Илинки едва не закружилась голова от омерзения:
– Кто вам дозволил прогуливаться по дому в таком виде, госпожа? Вы, очевидно, совсем запамятовали о том, кто вы и перед кем обязаны появляться в таком виде. Вы моя супруга... Забыли об этом? Я мог бы напомнить... - но Илинка едва ли слышала его сиплый голос, ведь биение сердца затмило все ощущения. «О боже, неужели он...»
– Моя дорогая, разве вы полагали, что ваши супружеские обязанности могут ограничиться единственной беседой? О нет... Вовсе нет... – Бужор заговорил совсем тихо, даже отстраненно, и рассеянно отставив свечу, сильнее прижал к себе девушку. Старик скользнул пальцами по ее талии выше, а Илинка охнула, стиснув зубы от того, насколько мерзкими показались ей эти прикосновения – она и представить не могла, насколько! Изгибы ее тела взбудоражили разум Бужора, заставляли сходить с ума, а хрупкость давала ощущение власти над ней, которая позволила бы владеть ею всецело — и он так желал этого. Его грубые пальцы замерли на ее бедрах, от чего Илинка невольно дернулась, проклиная чертовы звуки, из-за которых вышла из своей спальни:
– Пожалуйста, Бужор, оставьте меня сейчас, Бужор...
– Если бы я хотел наказать тебя, разве делал бы это так? Как бы я хотел ночами встречать тебя не в коридорах, а в своей спальне, как то и подобает моей супруге... Думаешь, я не желаю тебя? – и тогда старик порывисто припал к плотно сомкнутым губам девушки, яростно и почти что зверски требуя сейчас же подчиниться ему.

Он впился в ее талию так больно, что Илинка, застонав, попыталась отпихнуть старика и сбежать сейчас же! Но Бужор с глухим хрипом заставлял ее разомкнуть губы, терзал их грубым поцелуем, обдавая зловонным дыханием... Он мог бы взять ее здесь и сейчас, ведь похоть обрывала все рамки дозволенного, в каких старик себя прежде жаждал держать. Ее непокорность взрывала его нутро диким вожделением, рождала в нем зверя. Бужор почти разорвал на девушке пеньюар, хотел, чтобы она сейчас же отдалась ему, потому что желание взять ее было непреодолимым, но...
Старик отпустил ее так же скоро, как притянул к себе — Илинка едва не упала, и выронив свечку, закрыла рот ладонями, даже закашлялась от того, насколько унизительным и отвратительным ей показалось случившееся действо. Господи, это же невозможно! Невыносимо, как же она смогла бы отдаваться ему?! Девушка отвернулась, чтобы не видеть, в какой гримасе исказилось лицо Бужора, тоже словно ошарашенного произошедшим. Старик пытался взять себя в руки — ведь он должен был сдерживаться, должен был, должен! Но его воспаленный от страсти взгляд скользил по одеянию девушки, которое всем своим видом словно кричало о доступности:
– Сейчас же идите в свою комнату, доамна... - его голос прозвучал хрипло и едва различимо, Бырцой отступил, забрав свечу со стола. - Надеюсь, вы осознали, к чему могут привести ваши прогулки по замку в таком бесстыжем виде? Если вас не волнует ваша честь, то она будет волновать меня. Сейчас же идите в свою комнату! – Илинка, присев, подняла потухшую свечку, но Бужор, уже трясясь от гнева, прогремел, - Сейчас же!!!
И тогда девушка резко выпрямилась и быстрым шагом метнулась прочь от чудовищного старика, дабы как можно скорее скрыться во мраке, в котором пришлось продвигаться почти что на ощупь. Бырцой с силой зажмурился, чтобы совладать со своим буйством, взрывавшем его изнутри — ведь он мог бы сорваться. Сорваться сейчас — и потерять вновь все то, ради чего и жил последние двадцать лет. «В этот раз не должно быть осечки, я слишком долго этого ждал. Я слишком долго ее искал, больше нет времени на очередную ошибку. Больше нет...»
Бужор, сделав глубокий вдох, наконец стал приходить в себя, с удовлетворением вслушиваясь в тишину, что охватила его замок. Так и должно было быть всегда... Все должно быть по правилам. И бросив быстрый взгляд в сторону лестницы, ведущей в подвал, старик, будто предостерегая кого-то, цокнул языком. И лишь тогда он направился в свою спальню, чтобы наконец позволить себе и своему телу расслабиться под неумелыми ласками той, на чьем месте сейчас желал бы видеть другую.

Девушка принялась лихорадочно одеваться, но путалась в рукавах платья и боялась, что от шума может проснуться Бужор и... Заставит ее остаться. Но, наконец, Бьянка бесшумно прошла к двери, и распахнув ее, выскользнула в коридор:
– Будь ты проклят... Будь проклят, старик, будь ты проклят! – девушка всхлипнула, наконец дав волю слезам, и в отчаянии ударила кулаком по дверному косяку. Рыдания душили ее, а слезы застилали глаза, и закусив губы до боли, она побежала по коридору к лестнице, и быстро спустившись по ней вниз, вылетела из дома. Но утренняя прохлада не смогла остудить ее разгоряченных мыслей. Не желая быть увиденной, девушка скрылась за амбаром, и лишь остановившись у колодца, позволила отчаянию совсем охватить ее. Силы покинули Бьянку, и осев на землю, она спрятала в ладонях свое заплаканное, искаженное мукой лицо.

Почему все так?... Почему это продолжается с ней, почему старик опять позвал ее, а не свою новую жену?! А ведь Бьянка так надеялась на то, что с появлением Илинки Бужор, наконец, оставит ее в покое — зачем тогда вообще она ему нужна?! И пусть даже супруга Бырцоя оказалась далеко не невинной прелестницей, как же так вышло, что тот возжелал не ее, а вновь несчастную Бьянку?!
И девушке было так жалко себя, так обидно и горько, что греховные мысли о смерти прокрались в ее голову, словно показав единственный выход из этого плена. Хорошо, что Янко не видел ее такой... При воспоминании о любимом Бьянка почувствовала, как в ее сердце возвратилось то тепло, прежде всегда спасавшее от чудовищной боли. Сколько же ей придется все это терпеть? Почему они не могут сбежать так просто, сегодня же, и навсегда забыть о доме Бырцоя как о страшном сне?! Служанка чуть приподнялась, сощурившись от первых лучей восходящего солнца. Светало. А значит уже скоро все в доме проснутся и будут ее искать. Будут ли? А девушке так хотелось провалиться сквозь землю:
– Бьянка? – раздавшийся голос заставил ее вздрогнуть, а сердце забиться в испуге, от чего девушка принялась лихорадочно утирать щеки от слез. Янко просыпался в доме чуть ли не самым первым. Уже на рассвете он приступал к работе, дабы как можно больше успеть за день, и меньше лицезреть коршуна Марку, то и дело сновавшего вокруг него. Порой конюх насмешливо отмечал, что управляющий просто завидовал ему, и Янко не раз подшучивал над ним, но, казалось, что тот был не пробиваем. Так и сегодня, ни свет ни заря юноша уже направлялся к конюшням, когда услышав чей-то горький плач, свернул с тропы и, приподняв тяжелые ветки пушистой ели, вдруг увидел расстроенную девушку:
– Что случилось, Бьянка?! – он резко опустился перед той на колени, и обхватив ее лицо своими большими ладонями, заставил посмотреть на себя. Девушка испуганно дернулась, в ужасе попытавшись отвернуться, чтобы любимый не увидел ее слез и не понял из-за чего ей так плохо — ведь он не должен был знать! Но Янко перехватил ее взгляд, и заговорил быстро и сбивчиво, едва справившись с волнением:
– Почему ты плачешь? Что ты делаешь здесь так рано? Тебя кто-то обидел? Что-то случилось?! Тебе сделал плохо этот мерзавец Марку?! Я ему разобью его чертову рожу! – и когда его лицо исказилось от вспыхнувшей ярости, Бьянка наконец заговорила сама, замотав головой:
– Нет... Нет, Янко, что ты, ну кто меня мог бы обидеть, никто, – ее голос прозвучал так неуверенно, но звонко. Не позволив конюху задать еще больше вопросов, девушка подалась к нему и обняла за шею, спешно продолжив еще подрагивавшим от рыданий голосом. – Ты знаешь, мне просто... Приснился сегодня такой кошмар, что я проснулась посреди ночи и проплакала до утра...
– Что за глупости ты говоришь? Какой сон? Кто тебя обидел, Бьянка, говори! – Янко отстранил девушку, даже чуть встряхнув, дабы заставить признаться — его голубые глаза потемнели от гнева. Бьянка судорожно выдохнула, попытавшись совладать с собой, а в ее мыслях панически билось лишь одно: «Он не должен узнать, не должен, никогда не должен узнать об этом!»
– Я вышла во двор, к колодцу умыться, – и она продолжила уже более уверенно, почти дерзко высвободив свои запястья из рук Янко. Бьянка даже улыбнулась и тронула чуть колючую щеку молодого мужчины, – чтобы никто из слуг не увидел, как я плачу, а то ведь начнут еще насмехаться... Я такая глупая, но если бы Марку нашел меня ревущей, было бы стыдно... Я хочу, чтобы никто из бырцовских приближенных не видел меня такой.
И с каждым словом голос служанки звучал все более спокойно, и никогда бы она не показала каких усилий ей это стоило. Но проклятая ночь кончилась, и, может, старик опять скроется в своих подземельях, и хоть бы лет на двадцать. Янко немного расслабился, отстранив от себя возлюбленную, пусть его сердце и продолжало бешено биться. Тогда Бьянка накрыла его грудь своей ладонью, а юноша попытался улыбнуться ей в ответ, еще не поняв - поверил ли он ей, или же ему предстоит разобраться, кто мог бы довести его невесту до слез:
– Мне однажды тоже приснился один страшный сон, – его лицо посветлело, юноша сел на траву и, перехватив руки девушки под ее робкий смех, притянул к себе.

Он усадил ее на свои колени и обнял за талию, отчего Бьянка даже задержала дыхание, потому как от его близости ее тут же покинули все страхи и тревоги. Янко был таким сильным, отважным и красивым, и рядом с ним служанка чувствовала себя принцессой и забывала о том, насколько она грязна, ведь... То не было ее волей. Конюх сжал пальцами подбородок девушки, обратив к себе ее лицо, и та вновь отвлеклась от своих чудовищных мыслей, позволив конюху завладеть всем ее вниманием:
– Как будто просыпаюсь я посреди ночи, и чувствую, что дышать мне так тяжело-тяжело, и пахнет от меня как из пасти моего коня. А ноги еле волочатся, еле волочатся, подхожу я такой к зеркалу, а там я... Я Бужор!

Имя хозяина он произнес так резко, что девушка вскрикнула. Янко расхохотался, тут же повалив ее на еще влажную от росы траву, и склонился над девушкой, с улыбкой посмотрев в смеющиеся глаза. И в них больше не было слез, а именно такой Бьянка и нравилась ему — улыбчивой и веселой, пусть и совершенно не похожей на их... новую хозяйку. Конюх сжимал запястья девушки, распяв ее по земле, и склонился к губам с улыбкой, тихо продолжив:
– Слава богу, это был лишь сон... А я вовсе не старый урод, ведь правда же? Ты же не пошла бы замуж за такого, как он? – девушка мотнула головой. — Нет? – глаза Янко все еще лучились смехом, но своими губами он тронул мягкие губы любимой, разомкнув их для поцелуя. Охнув, девушка подалась навстречу касанию:
– Янко... – выдохнула она, а по телу мужчины пронеслась дрожь от ее нежного голоса. На его сильных руках был напряжен каждый мускул, а на шее вздувались вены. От его потемневшего взгляда Бьянка часто задышала, внутри все словно вспыхнуло от желания. – Янко, мой милый Янко... Я с тобой забываю обо всех бедах, дурных снах! Обещай мне... – она высвободила одну руку, обвив ею мужчину за шею, дабы оказаться ближе к его лицу, и почти что умоляюще зашептала, — что мы скоро сбежим отсюда! Поженимся и сбежим, как можно дальше, чтобы не видеть ни этого старика, ни его чертов гарем, ни эту селедку, не хочу... Не могу больше, давай же сбежим!
Янко еще улыбался, но уже отстранился, словно в миг оборвав в себе этот жаркий порыв. Он откинулся на траву и заложил руки за голову:
– Все у нас будет, Бьянка, ты же знаешь, я сам мечтаю об этом больше жизни. Покинуть этот дом вместе, уйти туда, где никто бы не знал о Бырцое и его проклятом замке, лишь бы только спастись от его безумия. Несчастная доамна...
– Почему это? – Бьянка резко села, обратив непонимающий взгляд на юношу, как вдруг ее охватило раздражение: «Зачем приплетает сюда эту девицу?!»
– Ну просто, – Янко перехватил травинку, сжав ее губами, а его взгляд скользнул по верхним башням замка будто бы невзначай. Но сейчас... Там никого не было. – Жалко ее, не всем же везет с мужьями, как повезет тебе, — и он улыбнулся Бьянке, все так же глядя куда-то вдаль. – Жаль... Когда из дома выходил, смотрю — наша госпожа в сторону кухни бредет, словно ищет кого-то, ну я ее и окликнул.
– И что? – испуганно спросила Бьянка, ведь охвативший ее липкий ужас всколыхнул в душе страшные подозрения: «Что, если она сказала, что видела меня ночью?! Что подумает Янко, что же... Но нет, зачем же ей говорить обо мне и...»
– Окликнул я доамну, а она и говорит мол хотелось бы съездить ей в город, чахнет от скуки она в стариковом замке. Понимаю ее... Но сказала, что Бырцоя не хочет ставить в известность, мол быстро же — туда и обратно, к тому же... Ей тоже еще как приелись его правила, небось и не ведает, каково нам то, — усмехнулся конюх.
– Не вздумай! – воскликнула Бьянка так резко, что Янко недоуменно взглянул на нее, нахмурив брови:
– Ты чего это?
– Накажет! Старикан же накажет, как узнает, еще не хватало из-за этой хозяйки спину под хлыст подставлять, и не вздумай! – служанка вдруг схватила Янко за руки, и тот резко сел, уже хмуро и почти недовольно уставившись на свою невесту:
– Да что же я тебе, трус что ли какой? Думаешь, старика я боюсь? Как Бырцой сам уедет, так и мы покататься отправимся... Я то сказал госпоже, что без ведома неправильно, но она настаивала: «Едем». А едем так едем, я кто такой... Чтобы хозяйских приказов ослушиваться?! А ты кто такая, чтобы решать за меня, что мне делать? – его слова прозвучали почти что грубо, и Янко ловко поднялся на ноги и принялся отряхивать свою рубаху от травы. Но чуть помедлив, он все же протянул руку девушке, призвав встать и ее:
– Работать пора, еще не хватало... Нарываться, старик же накажет, — передразнил конюх девушку, но тут же, едва Бьянка поднялась, быстро поцеловал в губы, прижав к своей широкой груди так сильно, что она почувствовала жар, исходивший от его тела, – Никто не узнает, что мы выехали, Стефан оповестит меня в случае чего, так что никто ничего не заметит. Ты не переживай, мы вернемся до того, как приедет старик, а сегодня вечером как обычно... Будем вместе, ты ведь... Хочешь?

И Янко знал, что перед его улыбкой девушка совсем не сможет устоять, и когда та кивнула, уже сам отпустил ее и, отступив назад, направился к конюшням:
– Тогда до вечера? Я же всегда так жду тебя!
– Хорошо... – выдохнула Бьянка и с улыбкой вдруг крикнула вслед юноше, — Береги себя! Я люблю тебя!
– И я тебя!
И когда тот махнул рукой, словно уже и не слышал ее, Бьянка еще несколько секунд постояла на месте с совершенно глупой улыбкой. Ее сердце радостно забилось от его трепетного признания.
Замок просыпался и словно оживал после ночи. А утро дарило каждому из его обитателей надежду на то, что может новый день станет лучше предыдущего, а пережитые ночные кошмары останутся навсегда в прошлом.

Губы Илинки еще словно горели от прикосновений холодных и твердых губ Бужора - ни кусочек не полез в горло.
Узнав, что господина Бырцоя и его приближенного Марку действительно в замке уже не было, девушка, вздохнув свободнее, поведала кухарке о том, что собирается отправиться на прогулку. Женщина попыталась отговорить ее от этого поступка, ведь это могло бы повлечь за собой наказание, но Илинка была непреклонна. Нана проводила ее расстроенным и взволнованным взглядом, когда та направилась в конюшню. В этом злосчастном доме, кроме доброй кухарки, для девушки существовал еще один человек, расположивший ее к себе. Янко готовился к предстоящей поездке, запрягал коней, когда девушка зашла в конюшню.

Она невольно залюбовалась тем, как Янко ловко закинул седло на спину лошади:
– Bună dimineața (доброе утро)!
Конюх резко обернулся, а его лицо озарилось улыбкой. Несмело скользнув взглядом по брючному костюму для верховой езды, в который облачилась молодая хозяйка, он ответил:
– Доброго дня, доамна. Уже все готово, и мы можем ехать, – Янко понимал всю степень их риска, но был не из тех, кто отступал перед чем-то, если то творилось во благо. И именно таковым он считал желание госпожи выбраться из этого проклятого замка. Юноша еще раз осмотрел ее наряд и, цокнув языком, качнул головой так, что волосы упали на его глаза. – А вы, что же, собираетесь... ехать верхом? – он удивленно приподнял одну бровь.
Девушка улыбнулась в ответ и подошла ближе, чтобы коснуться гривы коня. Илинка вздернула подбородок, и заглянув в глаза Янко, уверенно заявила:
– Да, ты совершенно прав. Не ты ли собирался научить меня держаться в седле? Так вот... будем считать, что я хочу похвастаться, – на ее губах все еще играла улыбка, а юноша смотрел на них, словно был не в силах отвести взгляда. Ему нравилось, как госпожа говорила. Так решительно и смело, так... Непокорно. Было в ней что-то неуловимо притягательное, чего прежде он еще не встречал ни в одной девушке. Завороженный близостью своей хозяйки, Янко мог бы простоять так еще долго, но встрепенулся и отступил:
– Мне нравится ваша смелость, доамна. Хотя, я бы... – он важно покачал головой, плененный взглядом ее черных глаз, – не советовал хвастаться. Вы не сможете удивить меня, могу поспорить.
– Ах, вот как! В таком случае мне не терпится тебя разуверить! – девушка рассмеялась, а ее сердце зашлось от предвкушения поездки. Как долго она была взаперти! Как же долго! – Сколько нам ехать до города? Мы успеем к полудню?
– Боюсь, что нет, доамна, и если вы желаете вернуться домой до темноты, то нужно поспешить. Но... Я знаю один короткий путь, только он через лес, не забоитесь? – усмехнулся Янко. Девушка сделала еще шаг и оказалась к юноше так близко, что ощутила его жаркое дыхание. Оно показалось ей таким приятным... Совсем иным, не таким, как у ее проклятого супруга. Замешкавшись, она перестала улыбаться и немного рассеянно произнесла:
– Я ничего не боюсь... Едем.
Его не нужно было просить дважды, Янко помог госпоже забраться в седло, отметив про себя, что она действительно держится в нем весьма неплохо. А затем сам оседлал коня и двинулся первым.

И когда они выезжали из ворот замка, конюх отсалютовал своему другу Стефану. Они были ровесниками, вместе трудились у Бужора и дружили почти с самого детства, поэтому Янко доверял ему во всем. Вот и сейчас Стефан должен был любыми способами покрывать их перед хозяином, если тот внезапно вернулся бы.
Погода портилась, порывы холодного ветра становились все сильнее, моросил дождь, но Илинка чувствовала себя настолько счастливой и свободной, что хотела кричать об этом как можно громче. Ветер бил ей в лицо, но глаза ярко сияли, а щеки раскраснелись от свежего воздуха. Все казалось таким прекрасным! И это хмурое небо, и грязная дорога, черная полоса леса вдали, и бескрайнее пустое поле вокруг... Жизнь, оказывается, так чудесна! Как раньше она не замечала этого? В своей нынешней тюрьме немудрено было и вообще забыть что такое жизнь. Она пришпорила коня, и, на первом же повороте обогнав Янко, рассмеялась и поскакала быстрее:
– Ну что же? Не может доамна удивить тебя? Тогда догоняй!
И девушка вдруг так быстро свернула с дороги в поле напрямик к лесу, что юноша не успел даже опомниться. Он рванул следом, не в силах оторвать от нее восторженного взгляда. Спина ее была горделиво выпрямлена, руки умело направляли поводья, а выбившиеся прядки волос довершали образ самой красивой наездницы. Когда Янко увидел ее впервые несколько дней назад, госпожа показалась ему холодной и отрешенной, а грусть, плескавшаяся в ее глазах, буквально разрывала его сердце. Но сейчас увидев, как Илинка беззаботно смеялась, сам поддавался ее настроению и больше не хотел смущенно молчать в ее присутствии. Девушка была необыкновенной: величественной и простой одновременно, потому восхищаться ею можно было бесконечно. Илинка что-то прокричала ему, но он не разобрал, так как она уже скрылась в лесной чаще.

Деревья сгущались, а многолетние старые ели срастались макушками, не позволяя солнечному свету проникать к земле. От того эту местность было принято обходить стороной — большинство деревьев были сухими и безжизненными, а их ветви сплетались между собой причудливыми сетями, словно охотились на кого-то. Нередко несчастные птицы попадали в плен природных ловушек, и тогда они либо погибали в неволе от муки, либо становились пищей для более крупных животных. Хищников здесь было много... Ведь такой дикий лес был надежным убежищем для зверей, жаждавших обрести укрытие. И только сейчас Янко понял, что госпожа совсем не знает местности и дороги, и нельзя было позволять ей ехать первой. Он пустил коня быстрее, но уже с трудом мог разглядеть круп хозяйской лошади, и крикнул что было сил:
– Доамна!!! Будьте осторожнее, сбавьте ход! Дайте мне поехать первым и показать вам дорогу!
Юноша знал лес достаточно хорошо для того, чтобы понять в какую сторону скакала его госпожа, и опять закричал:
– Нет! Сворачивайте обратно, доамна! Вы слышите меня? Там болото! Болото, слышите?
Янко услышал ее ответный крик, который был таким громким, но неразборчивым. Выругавшись себе под нос, он пришпорил коня, и стремглав преодолел расстояние до девушки. Илинка закричала опять, и по спине юноши пробежала дрожь ужаса – он увидел ее. Слишком поздно было сообщать ей о том, что здесь опасно. Лошадь угодила в трясину, причем сразу в самую гущу болота – девушка собиралась перепрыгнуть его, но не сумела. И Янко знал, что время теперь идет на минуты. Эти места в народе называли гиблыми, и черт бы их побрал, откуда он мог знать, что хозяйка наткнется на них?!
– Янко!!! Помоги мне! О, Господи... Я... думала, я смогу, – Илинка цеплялась за поводья, а лошадь ее ржала истошным испуганным голосом. – Кажется, мы тонем!

И он не сомневался, что это так. Спрыгнув с коня, юноша стал осматриваться, лихорадочно соображая. Сорвать, найти хоть какую-то палку, за которую девушка смогла бы зацепиться. Его сердце рвалось из груди, а мысли были до фатальности пугающими — а что будет, если она утонет? Вот так просто... Еще одна доамна Бырцой. Он подбежал к кромке трясины, и старался ступать осторожно, потому что почва под ногами хлюпала и была очень зыбкой:
– Не бойтесь, сейчас... Сейчас я вытащу вас! – но в этом чертовом темном лесу уже практически не было видно ни зги, а грозовая черная туча будто призвала ночь на смену дню. Ржание перепуганной на смерть лошади и ее тщетные попытки выбраться самой только усугубляли ситуацию, потому что Илинка соскальзывала прямо в болото:
– Янко, ну скорее же! Я уже не могу держаться, о черт... Черт подери! – Илинка что было сил цеплялась за свою лошадь, задыхалась от того, что еще немного и все будет кончено. Юноша принялся ломать ветки деревьев, а трясина уже смыкалась вокруг коленей девушки. Она бросила панический взгляд на голову лошади, и, увидев, что та уже едва виднеется на поверхности, закричала еще громче и истошнее. – Ну что же ты медлишь?! Янко!!!
Очередная чудовищная мысль промелькнула в ее бившемся от ужаса сознании: а что, если так повелел Бужор? Убить ее... Но почему так быстро? Как же так скоро? Но Янко не подходил на роль того, кто мог бы вот так просто стать виновником ее гибели. Нет... Нет!

Янко уже сходил с ума от страха за госпожу, и сломав ветку, рухнул на колени, протянув ее девушке:
– Давайте, ну! Цепляйтесь! Оставьте лошадь... Оставьте ее! – боль за несчастное животное пронзило его сердце, но выбора не было. Если Илинка не слезет с лошади, они погибнут. Двоих ему не вытянуть. – Ну, не медлите! Доамна?!
– Я не могу! Не могу!!! У меня нога застряла в стремени, не могу выбраться! Господи! – обреченно кричала она и пыталась слезть с задыхавшейся лошади, уже почти целиком погрузившейся в топь. Тяжелая туша тащила за собой хрупкую Илинку, искавшую в мутной трясине чертово стремя, в котором будто намертво застряла ее нога. – Не получается! Янко! У меня не получается!!!
– Вот дьявол!!! Сейчас! Я сейчас... – он поднялся, отшвырнув палку, но замешкался на какой-то краткий миг. В голубых глазах юноши отражалась сумасшедшая паника, а пульс зашкаливал от разгоняемого по крови адреналина. Ничего иного не оставалось... Он отошел на пару шагов назад, глубоко вздохнул и бросился в болото.

Ливень хлестал по лицу, застилал глаза, а конюх отчаянно соображал, что делать дальше:
– Илинка! Вы слышите меня? Сейчас хватайтесь за меня! Я отпускаю корягу! Я отпускаю, вы забираетесь на меня и хватаетесь за нее сами, хорошо?! Под ней есть кочка, спасайтесь! А потом кричите, я уверен, что вскоре вас найдут!
И решение было таким очевидным и чудовищным одновременно – лишь на миг Илинка схлестнулась своим испуганным взглядом с отчаявшимся взглядом Янко. Он разжал пальцы. Хрупкое деревце распрямилось, а юноша попытался плашмя лечь в трясину, дабы девушка сумела хоть как-нибудь забраться на него. Он никогда не был трусом... Не знал, где его настигнет смерть, и как бы ни мечтал дожить до самой старости в своем доме в окружении детей и внуков – от чего-то всегда полагал, что его кончина будет гораздо ближе. Неужели так скоро?
Илинка сперва не сообразила, что произошло и зачем ее спаситель вдруг прыгнул в болото. Она не могла понять чего он хотел, потому как от страха уже просто совсем ничего не осознавала. Но когда до нее все же дошел смысл действий Янко, из глаз девушки вновь хлынули слезы от страха и паники – теперь они оба погибнут! Оба! Конюх уже погружался в трясину, но его ладонь все еще сжимала руку девушки, а непослушные губы вдруг зашептали:
– Забирайтесь на меня, доамна... Вы не должны погибнуть. Простите... Простите меня за то, что я не уследил... – его голос дрогнул, а Илинка, отчаянно замотав головой, схватилась дрожащими пальцами за одежду юноши, не зная откуда взять силы на то, чтобы исполнить его приказ. Если она выберется, он утонет? Он не может утонуть!
– Я не могу так, я...
– Я умоляю вас! Сейчас же цепляйтесь за меня! – и под его мучительный рык Илинка все же впилась в руки молодого человека, чтобы выбраться. Она вскрикнула, когда Янко от тяжести ее тела еще больше погрузился в болото. Но он не позволил бы девушке вновь завязнуть, и подтолкнул к дереву, за которое та с трудом ухватилась. Стоило Илинке ощутить под ногами кочку, как из ее глаз вновь полились слезы:
– Янко... – она обернулась так резко, что опять едва не упала. Юноша пытался выбраться сам, но от неловких движений болотная жижа лишь плотнее облегала его. – Нет, не смей сдаваться! Попытайся... Перевернуться ко мне, пожалуйста! – но от понимания того, что одна не сможет вытащить его, Илинка зашлась в ужасных рыданиях. Янко уже почти целиком погрузился в чертову трясину. Он уже не шевелился, но это не помогало ему, лишь растягивало агонию – он знал, что ей одной не справиться. И вдруг его осенило:
– Илинка...
– Что? – едва слышно ответила девушка, резко вскинув голову. Янко скривился, попытавшись высвободить хотя бы одну руку:
– Там на лошади... Кажется, есть сумка, посмотрите, если я ее не оставил в замке, попробуйте... Там веревка!
Окрыленная призрачной надеждой на спасение, Илинка поднялась, со страхом огляделась вокруг, дабы выискать какие-нибудь кочки, по которым смогла бы добраться до берега. И ведь осознавала, что второй попытки у нее уже не будет, и оступись она сейчас — им обоим конец:
– Ты главное не шевелись, хорошо...? – и сделав первый шаг, пусть и не уверенно, но быстро, шумно выдохнула, почувствовав более менее твердую землю. Еще шаг... И берег казался таким близким – это позволило ей увериться в своих силах и через считанные секунды все же достигнуть суши. Илинка побежала к лошади, стоявшей чуть поодаль. Конь испуганно заржал, но девушка ловко перехватила поводья, заставив его успокоиться. Дрожащими руками она расстегнула прицепленную к седлу сумку, и достав оттуда веревку, облегченно крикнула:
– Нашла!
– Скорее!!! – и крик Янко заставил ее тут же метнуться обратно к болоту, возле которого девушка замерла и принялась разматывать веревку, дабы суметь закинуть ее в руки конюха.
– Лови же! – она бросила ту в болото, и Янко подался за ней, увязнув едва ли не по самое горло. Но не поймал. И судорожно вытягивая веревку обратно, девушке было даже страшно подумать о том, что она может не успеть! Нужно было собраться! Сейчас же... Она кинула веревку снова и вскрикнула от радости, когда юноша, наконец, схватился за нее, обмотав вокруг своей руки. Илинка подбежала к лошади и привязала веревку к седлу, потянув за поводья:
– Идем... Давай же, пошел! – и вместе с конем, ведомым девушкой прочь от болота, начал выбираться Янко. Топь отпускала его тяжело, словно не желала сдаваться и освобождать из плена нерадивого путника. Но ноги конюха все же достигли земли, он отпустил веревку и замер, попытавшись отдышаться. Дождь хлестал с неистовой силой, но юноша почти ничего не чувствовал кроме дичайшего озноба, сотрясавшего тело.
Илинка подбежала к Янко и упала перед ним на колени, абсолютно уже ничего не понимая от ужаса. Они живы... Спаслись!
– Доамна... – его голос прозвучал совсем хрипло и едва слышно. Янко вскинул грязное лицо к лицу девушки, и, осознав, что они оба спасены, слабо улыбнулся. Застонав, он попытался подняться. – Вы спасли мою жизнь... Вы такая храбрая, я обязан вам теперь... – и его взгляд уже лучился таким невообразимым поклонением, а улыбка была такой искренней, что девушка не смогла не улыбнуться в ответ:
– Нужно как-то возвращаться. Твой конь остался жив, а вот мой...
– Все позади, госпожа, слышите...? – и Янко посмел сжать ладошку Илинки в своей большой ладони, завороженно отметив, какими маленькими были ее тонкие и изящные пальчики. Словно у принцессы... С отважным храбрым сердцем. Конюх поднялся, и хоть ноги его все еще были ватными, помог встать Илинке. От дождя грязь не засыхала, и мутными разводами стекала по их лицам, застилая глаза. Дорога была размыта, отчего идти по ней было практически невозможно. Подсадив девушку, юноша помог ей взобраться на коня:
– Нужно возвращаться, скорее укрыться от непогоды, до города все еще далеко, но...
– Прости меня, я... Я не хотела, чтобы так все получилось.
– Я сам виноват в том, что рискнул ехать через лес, тем более в такую погоду, поэтому давайте просто... Скорее будем выбираться отсюда, хорошо?
И уже молча, едва переставляя ноги, Янко повел лошадь обратно в сторону замка и старался не думать о том, что могло бы произойти с ними. Мрачный лес будто еще сильнее сгущался, не позволял даже рассмотреть пути, по которому они шли. Казалось, ему не было конца. Нет, Янко знал, в какой стороне находились бырцовские владения, вот только идти было почти что невозможно:
– Янко... Еще долго? – тихий голос госпожи заставил юношу встрепенуться, оглядеться по сторонам, но он лишь разочарованно поджал губы:
– Да, доамна, идти еще далеко.
– Там какая-то хижина! – девушка махнула рукой в сторону замеченной покосившейся избы.

Янко даже замер, попытавшись припомнить, откуда она могла бы здесь вообще быть. Он же знал почти каждое дерево в этом лесу, но хижину никогда не видел прежде. Девушка спрыгнула с коня, и, схватив юношу за мокрый рукав, потянула в сторону дома:
– Давай переждем грозу, пожалуйста, хотя бы немного! – и они оба прекрасно понимали, что в такую непогоду ни за что не доберутся до замка так просто. И тогда они побежали, чтобы спрятаться под широким козырьком. Янко отцепил от седла свою холщовую сумку и ступил к двери, прежде на всякий случай громко постучав. Та распахнулась со скрипом, словно разрешив войти незваным гостям, и юноша шагнул первым.
Несмотря на то, что снаружи строение выглядело ветхим и хлипким, внутри было сухо и даже почти не холодно. Крыша протекала лишь в дальней части дома, а густой слой пыли на старой деревянной мебели говорил о том, что за этим местом уже давно никто не ухаживал. Вещи были раскиданы по полу, все вокруг была опутано витиеватой паутиной, которую юноша смахнул, чтобы госпожа смогла присесть.
Илинка зябко поежилась, но, оказавшись в сухом месте, почувствовала себя лучше и устало опустилась на какой-то деревянный ящик. Дом сложно было назвать жилым – то скорее был старый сарай, где беспорядочно валялись всевозможные предметы, а плотные шторы скрывали за собой грязные, пыльные стекла, сквозь которые невозможно было ничего рассмотреть. Вечерело, а ливень все не прекращался. Так ни словом и не обмолвившись с девушкой, Янко озирался по сторонам в поисках чего-нибудь, что позволило бы им хоть немного осветить эту ветхую лачугу. Он чиркнул мокрой спичкой по наждачной бумаге, которую достал из сумки, и пусть не с первого раза, но комната, наконец, озарилась тусклым светом. Юноша обнаружил на полуразвалившейся печи старую свечу и зажег ее:
– Я раньше не видел этого дома... Никогда бы не подумал, что в этой чаще кто-то мог жить, – он, замолчав, обернулся к дрожавшей девушке и, подойдя к ней, опустился на колени.

Ее волосы были мокрыми, а лицо влажным от дождя, она была вся перепачкана в болотной тине, но казалась ему самой прекрасной на свете. Нет, он не испугался за свою жизнь, хоть и знал – случись что с госпожой, его явно казнили бы. Просто при мысли о том, что по его вине могла бы погибнуть совершенно юная, и без того несчастная девушка, Янко содрогался от ужаса и благодарил Бога за то, что он уберег их от беды.
– Сколько же нам придется пробыть здесь? – прошептала Илинка, обхватив свои плечи руками. Одежда на ней была грязной и мокрой, и ее бил сильный озноб.
– Вам холодно? Нужно... Наверное, попытаться растопить печь, вот только здесь нет поленьев... Совсем нет, – Янко поднялся, не в силах смотреть в усталое лицо девушки, ведь его самого лихорадило от холода и сырости. Нужно было придумать, как согреться. Конюх принялся переворачивать все вверх дном, и, наконец, обнаружил старый сундук с тряпками. Чихнув от взметнувшейся в воздух пыли, Янко на миг задержал в руках какое-то покрывало и встряхнул:
– Вот, смотрите, что я нашел, доамна! Укройтесь, будет теплее... – он протянул его девушке, та принялась неловко кутаться в него, а юноша покачал головой и тихо продолжил. – Нет, так не пойдет. Вы вся мокрая. Может, тогда посмотрите сами какую-нибудь одежду? Там вроде есть.
Илинка, растерянно кивнула, согласившись с тем, что толку от тряпки действительно мало, и принялась сама осторожно вытаскивать из сундука вещи:
– Мне так жалко утопшую лошадь...
– Этот конь был чудесным скакуном.
– Они все очень много значат для тебя... – Илинка перехватила расстроенный взгляд юноши, и сбивчиво прошептала, вновь склонившись над одеждой, дабы он не увидел ее подступившие слезы. – Мне очень жаль, что все так получилось, это моя вина... Если бы я не ослушалась тебя, все было бы иначе. Все было бы хорошо...
– Моим долгом было спасти вас, вашу жизнь.
– А здесь, кажется, раньше жила семья... С ребенком, – она с улыбкой отложила детское платье в сторону и достала изрядно поношенную, затертую местами рубаху. – А это тебе... Тоже переоденься.
Янко неловко взял протянутую ему вещь, и благодарно улыбнувшись, принялся расстегивать на себе свой грязный кафтан. В тусклом свете его загорелая кожа отливала золотом, и когда Илинка, обернувшись, протянула юноше еще и брюки, то невольно скользнула взглядом по его фигуре, отчего ее щеки залились румянцем. Он был невообразимо красив.

Мускулистое, сильное тело было идеально сложенным, и Янко становился еще привлекательнее, когда его лицо озаряла совсем мальчишеская улыбка. Но Илинка все же резко отвернулась и заговорила через чур громко, словно хотела возвратить свои мысли в нужное русло:
– Бужор рассердится. Прошлой ночью я и без того попала к нему в немилость, а уж теперь... – она усмехнулась, прижав к груди найденное старое платье, и поднялась. Янко застегнул пару пуговиц, что остались на рубахе, и с улыбкой покачал головой:
– Вы не переживайте, авось мы вернемся раньше, чем он приедет из города. Бывало, хозяин и на недели пропадал, а когда уезжал вместе с Марку, в замке едва ли пир не закатывали, – он с ухмылкой подхватил свечу и подошел к Илинке, остановившись слишком близко. Девушка подняла глаза на юношу, лицо которого озарялось тусклым пламенем свечи, и невольно улыбнулась тому, как он сам смотрел на нее. Янко словно завороженный почти не дышал от того, насколько близко было прекрасное лицо его госпожи. И бушевавшая вне этой хижины гроза словно отрезала их от всего мира, призвав забыть о том, что же происходит вокруг. Кто они... Где?

– Янко... – и она позвала его так тихо, что конюх даже не сразу смог оторвать взгляд от губ доамны.
– Да, госпожа?
– Я бы хотела...
– Хотела?
– Переодеться. Отвернись.
– О, да, я... Конечно же, я... – он отшатнулся едва ли не в страхе и отвернулся от Илинки, чтобы не смутить ее, и тем более не повести себя неуважительно. Девушка несколько мгновений простояла в нерешительности – вся ситуация казалась ей до абсурда дикой, но ливень бушевал с неистовой силой, и пути для отступления не было. А из-за случившегося в болоте сил и вовсе не осталось. Илинка только и желала забыться спасительным сном хотя бы на несколько часов. И было так странно... Но ее не волновало уже ничто вне этого дома – ни гнев Бужора, если он вдруг узнал бы о том, что она без его дозволения выехала в город, ни ужасная непогода снаружи. Отвернувшись от Янко, девушка непослушными от холода пальцами принялась расстегивать грязный пиджак и блузку, в которые была облачена. Юноша стоял покорно и не мог позволить себе поддаться искушению обернуться, тем самым подставив свою голову под топор палача. Это было табу, было непозволительно, но он предательски часто дышал, прикрыв глаза. Какой она могла бы быть? Не нужно было видеть, можно было представить, как грубые, плотные одежды соскользнули с хрупкого девичьего тела.

Ее молочная кожа невообразимо нежная, такая светлая, словно жемчужная – ей не под стать носить чужие и старые вещи, но Илинка... Была совсем не такой, каких прежде видел Янко. Вторая жена Бужора была забитой и высокомерной. Всегда недовольная каторжной работой слуг, девушка не вызывала симпатии ни у кого в доме. Про первую супругу и вовсе говорили конюху, что принимала она всех рабов за предмет мебели, и разве стал бы кто-либо из них вот так просто заводить с ним, простым конюхом, беседы? Бледная, длинноволосая Илинка с такими прекрасными, глубокими глазами сошла бы за великолепную сирену, в сети которой угодил бы каждый, едва завидевший ее. Прекрасная доамна... Жена старого Дьявола.
– Как думаешь... – девушка бесшумно подошла к нему и положила свою ладонь на его плечо, отчего юноша, вздрогнув, резко обернулся, – придется остаться здесь?
Янко бросил быстрый взгляд на окна, по которым хлестал ливень и кивнул:
– Вы ничего не бойтесь. Думаю, не будет хуже, если мы переждем грозу здесь. Конь тоже очень устал. Да и вы, я вижу, едва ли стоите на ногах. Давайте я...
И не договорив, Янко принялся вытаскивать из сундука старое тряпье, дабы создать для девушки импровизированную лежанку на полу. Илинка, плотнее закутавшись в одеяло, неловко опустилась на пол и спрятала лицо в старой, пахнувшей плесенью, ткани. Девушка очень сильно устала – так сильно, что с трудом осознавала все происходившее с ней. И когда вдруг стало тепло, а на ее холодные руки легла горячая ладонь юноши, Илинка обернулась на него, устало посмотрев ему в глаза. Янко осторожно прилег рядом с госпожой, дабы согреть ее – знал, что и без того позволяет себе слишком много, но она ведь была... Особенной?
– Я просто подумал, что может так... Будет теплее вам? Можно же? Вам нужно отдохнуть.
И от его слов, что прозвучали так просто и открыто, девушка расслабилась, умиротворенная близостью юноши. Такое было с ней впервые. Изнеможенная от дичайшего ужаса, Илинка знала, что впереди ее ждет нерадостная встреча с мужем, но сейчас засыпала в крепких объятиях конюха, и думала о том... Что, наверное, она еще только начинает жить.

Карету нещадно трясло на размытых дорогах, отчего Бырцой раздраженно прикрикивал на извозчика и велел тому ехать быстрее. Нужно было как можно скорее вернуться в замок, потому что ему не терпелось приступить к долгожданной работе. Когда за полночь им удалось добраться до дома, гроза все еще бушевала. Бужор вышел из экипажа, злобно сверкнув глазами на сидящего на козлах вымокшего кучера, и тяжелой спешной походкой направился в замок, дабы скорее увидеть супругу. Илинка была нужна ему... Немедля! Его поверенный уже спешил навстречу хозяину. В свои сорок лет Марку Крецу не имел семьи и родных и был предан своему господину. Мужчина всегда был исполнителен, пунктуален и просто до безобразия претенциозен. К тому же их с Бужором объединяло одно общее мировоззрение – они оба ненавидели людей. Управляющий был недурен собой: черноглазый и черноволосый, высокий, стройный, с мужественными чертами лица – его можно было назвать человеком приятной внешности, если бы не его взгляд.

Он был холодным, отчужденным, безразличным ко всем, на кого бы ни смотрел. Лицо Марку украшал шрам, полученный им в юности во время службы в армии. Это делало его образ еще более пугающим:
– Доброго вечера, домнул. Посмею доложить о неприятности, случившейся в ваше отсутствие, – губы Марку скривились от отвращения, словно ему было противно говорить об этом. – Ваша молодая супруга посмела покинуть замок, в то время, как я...
От услышанного у Бырцоя даже на какое-то мгновение перехватило дыхание, и Бужор резко перебил управляющего, а голос его прозвучал крикливо и грубо:
– Что? Где она?!
– Дело в том, господин Бужор, что она... до сих пор не вернулась.
Бырцой мог бы поклясться, что на несколько секунд у него и вовсе остановилось сердце от этих слов. Какого черта...? Как она посмела? Его лицо исказилось от ярости и удивления одновременно, а ноздри широко раздувались от частого дыхания. Старика затрясло крупной дрожью так, что стуча зубами, он ядовито прошипел:
– Так какого Дьявола ее еще не нашли?! – он подошел к Марку очень близко, последний отвел взгляд и мотнул головой. Да, он упустил ее, провинился. И если старик решит наказать его, это будет заслуженно. – Я тебя спрашиваю! Почему ее до сих пор нет дома?! КАКОГО ЧЕРТА ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?!

Мужчина не ответил, скривившись от воплей старика, которые громогласным эхом разнеслись по замку. Была еще одна деталь, о которой ему предстояло сообщить – с кем уехала его супруга. А может и вовсе... сбежала. А так как на улице еще шел такой сильный дождь, то искать сейчас беглецов было невозможно. Все дороги размыло дождем, и не осталось никаких следов. Бужор прожигал взглядом своего поверенного и трясся так, будто бы сошел с ума от невероятности случившегося. А что если не найдут ее? А если с ней что-то случилось? Кругом болота и леса и... Куда только могла направиться эта девица?! Все сорвется... Все полетит к чертям – все его труды, весь его смысл жизни... Все. Еле сдержав желание схватить сейчас Марку за грудки и как следует встряхнуть, Бужор произнес уже тише:
– Собирай на поиски всех. Всех, ты понял? Я хочу, чтобы вы нашли ее живой и невредимой. У тебя времени до утра, – его сердце буквально обливалось кровью от мыслей о том, что Илинка могла быть в опасности. От бессилия и злобы Бырцой сжал кулаки, а Крецу лишь покорно кивнул ему, промолчав о самом главном. Но Бужор будто прочитал его мысли и окликнул мужчину уже на выходе из гостиной:
– Кто посмел ей запрягать лошадей?
Марку не успел ответить, как позади них раздался звонкий голос Бьянки:
– С ней поехал Янко, домнул! – взволнованная и бледная девушка возникла на пороге другого входа в комнату. Глаза ее были красными от пролитых слез, а нос и дрожавшие губы слегка опухли. Прошло уже так много времени с тех пор, как ее возлюбленный уехал из дома с их госпожой, будь она проклята! В голове у нее рисовались ужасные картины возможной беды, ведь разразившаяся буря очень сильно напугала ее. Несчастная уже была готова умолять хоть Бога, хоть Дьявола найти ее суженого. И ей пришлось просить последнего. Служанка даже не успела задуматься о наказании за провинность Янко, ведь так сильно боялась за его жизнь. Только бы нашли...
Бужор подошел к ней медленно, прожигая свирепым взглядом, а внутри у него полыхала жгучая ярость. Какого черта? В этом доме уже никто не боится его? Что о себе возомнил этот щенок, посмевший увезти его жену?!
– Ты уверена в том, что сказала? – он приблизился к девушке так тесно, что ощутил ее взволнованное дыхание. Склонившись к заплаканному лицу еще ниже, старик еле слышно, но остервенело прошептал. – Илинка... уехала вместе с ним?
И когда в ответ девушка тихо прошептала: «Да», он схватил ее за горло, с диким ревом пригвоздив к стене под ее испуганный крик.

Марку дернулся к ним, но, не сделав и пары шагов, замер в нерешительности. Он будто ощутил как и на его горле словно смыкаются пальцы хозяина. Бырцой не ослабил хватку до тех пор, пока Бьянка не начала задыхаться и содрогаться в конвульсиях. Она не плакала и даже почти что не пыталась сопротивляться, лишь в ужасе смотрела в глаза Бужора, впившись дрожавшими пальцами в его руки. Убьет ее...? И пусть убьет! И все это кончится... Для нее кончится. Но старик резко отпустил ее, и девушка упала на пол. Она закашлялась, жадно хватала ртом воздух, а ее горло саднило так, будто бы она наглоталась битого стекла. Чертов псих... Псих! Но она не жалела себя, не боялась наказания – Бьянка только хотела, чтобы этот старик сделал все, чтобы ее Янко нашли живым и невредимым. Но то была ошибка.
Бужор, наклонившись, потянул ее за волосы, заставив посмотреть на себя, и прохрипел:
– Никакие молитвы не помогут твоему Янко, когда я найду его.
Он отшвырнул ее от себя и направился к выходу, не удостоив никого больше взглядом. И лишь в дверях снова замер, с отвращением бросив Марку:
– Найди их. Немедленно.

Раздавшийся стук в дверь оторвал от ненавистных мыслей о ней, старик рявкнул:
– Войдите!
Дверь распахнулась, и на пороге появился потрепанный от долгих поисков Марку. Бырцой прищурился, прожигая его свирепым взглядом. Не желая утруждать себя лишними вопросами, ждал, когда же тот сообщит ему хоть что-то:
– Доамна вернулась.
Старик напрягся так сильно, что его даже затрясло:
– Где она? – голос его больше напоминал тяжелый хрип. Вернулась... жива. Сердце гулко забилось о ребра, а кровь прилила к вискам, отчего его голова даже закружилась. Испытанное облегчение сменилось очередной волной ярости.
– Только что въехала во двор вместе с... Янко. Прикажете привести их?
– Я выйду сам. Иди за мной.
Бужор, больше не сказав ни слова, тяжело дыша, вышел из кабинета в коридор и направился к лестнице. В мозгу его билась лишь одна беспощадная мысль о том, как бы ему сдержаться и не придушить эту паршивую девицу, возомнившую себя свободной госпожой. Убьет ее... Зверство рвало его на части! Подгоняемый кровожадной агонией, старик выбежал во двор, где должна была находиться его молодая жена. Девушка действительно была там, только что спешившись с лошади, стояла возле конюха, облаченная в какие-то безобразные тряпки. Увидев ее, Бырцой зашипел как змея, сжав кулаки, представив как бы сейчас в его стальных пальцах хрустнула ее шея. Чертова девка! Та, услышав его тяжелые шаги, обернулась, и когда их взгляды встретились, старик ощутил животное удовлетворение. В ее глазах читался испуг, вероятно от скорой неожиданной встречи, нежели от страха перед наказанием. А уж оно будет, можно не сомневаться. Девушка развернулась к своему супругу, инстинктивно сделав шаг назад, тот был уже совсем близко.

Сердце рвалось из груди от паники, которая охватила внезапно, стоило Илинке увидеть почти черные от ненависти налитые кровью глаза своего проклятого мужа. Янко стоял рядом, так близко, что она могла ощущать его тепло, и еле сдержала порывистое желание перехватить его руку и сжать пальцы. Этой ночью, вдали от отвратительного замка и его хозяина, ей показалось, что все ранее было страшным сном. И она все так же свободна и счастлива... Дыхание юноши, спавшего под боком успокоило ее, погрузив в мир грез, из которых предстояло вернуться.
Илинка не успела опомниться, как Бужор размахнулся и что было сил наотмашь ударил ее по лицу так, что девушка вскрикнула и пошатнулась. Янко дернулся навстречу старику, но не сделав и шага, замер под беспощадным взглядом хозяина. Тот выставил перед ним руку, оскалившись в омерзительной улыбке:
– Ну что же ты, щенок? Давай... Хочешь защитить свою доамну? – он сам шагнул к нему и заорал так громко, что его лицо исказилось в страшной и злобной гримасе. – А ну назад, раб!!! Я шкуру с тебя спущу прежде, чем ты только посмеешь тронуть меня! Назад!
Янко тяжело дышал, глядя на поганого Бырцоя не менее ненавистным взглядом, а желваки ходили на его красивом и мужественном лице. Как же хотел одним ударом проломить этому ироду его башку, чтобы тот больше даже и пальцем не смел трогать Илинку! Девушка стояла рядом, держась рукой за пылающее после пощечины лицо, грудь ее часто вздымалась, а в глазах застыли слезы. Она не страшилась за себя, все, чего сейчас боялась – только бы Янко не натворил бед. Илинка выступила между конюхом и своим мужем, который бесновался от ненависти. К ним уже спешил Марку, держа в руках длинный хлыст, и был готов отразить любой выпад в сторону хозяина. Девушка заговорила срывающимся от волнения голосом, глядя на Бужора, почувствовав как вместе со страхом в ней рождается все большее к нему отвращение:
– Домнул... Янко не виноват. Это я попросила его сопроводить меня в город. Гроза застала нас в лесу и...
– Замолчи!!! – его визг был таким громким, что она отшатнулась. Старика трясло от злости, он, брызгая слюной во все стороны, вновь заорал, – закрой рот, грязная девка! Ты посмела ослушаться меня! Как ты посмела?! – он занес руку для нового удара, но увидел, что на этот раз она не скривилась и не закрыла глаза от ужаса, а была намерена стойко принять его выпад. Конюх же вновь напрягся, готовый броситься защищать ее. Старик вдруг опустил руку, злобно скривившись. Он полуобернулся на слугу, проговорив уже тише. – Марку... сопроводи госпожу в замок. Нам с ней предстоит долгий разговор.
И когда тот подошел, небрежно перехватив под локоть Илинку, та дернулась из его рук, вскрикнув:
– Отпустите меня! Не смейте прикасаться ко мне! Я могу пойти сама... Уберите от меня руки! Сейчас же отпустите меня, Марку! Мне больно!

Кто бы только мог знать чего стоило сейчас Янко не двигаться. Он не сводил прожигающего отвращением взгляда со своего хозяина. Как же он ненавидел его! Как же хотел заставить его сдохнуть! От одной мысли что тот может сделать с доамной,сердце конюха обливалось кровью от ужаса. Но старик вновь заговорил сам, обратив к нему свою отвратную рожу. Его голос стал вкрадчиво тихим:
– Ты что же возомнил о себе, гаденыш? Что сможешь тягаться со мной? – его тонкие губы опять растянулись в мерзкой ухмылке, показались желтые зубы, – запомни, сукин сын, в этом доме я твой хозяин! И все здесь принадлежит мне! И ты сам и твоя безродная девка, которая... днями и ночами отдается мне. Хотя почему же тогда твоя? – смешок, сорвавшийся с его губ, был похож на лай старой собаки. Янко застыл как вкопанный. Бужор довольно ощерился, вдруг заметив за спиной конюха ту самую, о которой сейчас шла речь. – Запомни, смерд, только я здесь решаю, будешь ты жить или сдохнешь.
Боле не произнеся ни слова, старик отвернулся от юноши, не удостоив взглядом спешащую навстречу Бьянку, и направился в замок. Его не заботило больше ничего, кроме одного – Илинка жива! С ней все в порядке, черт бы ее побрал... Но раз уж нахалка оказалась такой самонадеянной, посмев ослушаться его, придется донести до нее еще раз установленные им требования. И неповиновения больше не будет. Иначе ее кончина наступит гораздо раньше, чем могла бы наступить.
– Янко! Ты вернулся, Господи, Янко! – подлетевшая к юноше девушка вмиг обвила его шею своими руками и разразилась рыданиями. – Я так боялась, что с тобой могло что-нибудь случиться, я так переживала! Слава Богу, ты вернулся, я же говорила, говорила тебе! Ну к Дьяволу эту девку с ее прогулками, я как чувствовала, что что-нибудь произойдет! Янко?
Конюх обратил искаженное непониманием лицо к девушке, и едва слышно проговорил, потому как от шока едва не потерял возможность двигаться:
– Что сказал этот старик?
– А что он сказал? – испуганно пролепетала Бьянка, впившись в руки любимого.
– Это правда...? – и стоило конюху тихо пробормотать это, как девушка, лишь на мгновение замолкнув, разразилась еще большими слезами, едва не упав. Конюх будто превратился в каменную статую, ведь кровь в его жилах словно загустела, замерла, от чего не мог пошевелиться. Сердце рвалось из груди, а ладони сжались в кулаки от той ярости, что охватила его. Что Бырцой сделал с его Бьянкой...? Что сделает с Илинкой сейчас? Это ничтожество могло совершить все что угодно, но... Он не позволит ему!
– Пусти меня!!! – взревел юноша, Бьянка бросилась к нему на встречу, схватив за руки, попытавшись удержать его:
– Нет! Не пущу, Янко, я прошу тебя, не нужно идти за ним, оставь его, он же тебя убьет!
– Почему ты не сказала мне?! – юноша взревел так громко, что девушка отпрянула, в рыданиях закрыв лицо ладонями. – Как ты могла позволить ему касаться себя снова и снова?! Как часто это было, Бьянка?! Ты должна была рассказать мне!!!
– Я не могла! – воскликнула она, вскинув заплаканные и полные боли глаза на юношу. – Как я могла рассказать тебе о таком ужасе?! Ты ведь оставил бы меня, ты же не захотел бы...
– Что ты несешь?! – его резкий возглас заставил ее замолчать, Янко шокировано уставился на девушку, с губ которой сорвались такие чудовищные слова. – Как тебе в голову только пришло, что... Я бы оставил тебя? Если бы узнал, что этот скот насилует тебя? Кто я в твоих глазах, Бьянка?! – он метнулся к девушке, схватив ее за плечи и встряхнув так, что она даже вскрикнула. – Кто?! Я бы убил его!!! Еще тогда я бы покончил с ним!!! Я убью его!!!

– Янко!!! Оставь ее, Янко, оставь! – выбежавший из дома Стефан в считанные мгновения оказался рядом с другом и что было сил дернул его на себя, заставив отпустить девушку, уже пребывавшую на грани обморока. Юноша резко развернул на себя конюха, лицо которого было искажено такой болью, от чего он стал выглядеть старше, а пустой взгляд не выражал ничего, потому как безумие всецело охватило его мысли. – Там Илинку... Увели!
И стоило ему упомянуть имя госпожи, Янко, вмиг позабывший обо всем, что происходило, резко обернулся на замок, в дверях которых скрылась девушка, ведомая этим коршуном Марку и Бырцоем. И они, вероятно, ощущали себя такими всесильными... Господами, вершившими чужие судьбы, словно все вокруг были марионетками, а Бужор и его приближенные мнили себя искусными кукловодами. Сколькие жизни уничтожил этот старик? Скольких еще уничтожит?! И отбросив от себя руки друга, молодой мужчина стремглав помчался в замок. Бьянка испуганно оглянулась на него, не в силах вымолвить и слова, как вдруг от слабости она едва не осела на землю, но ее вовремя подхватил Стефан:
– Да возьми ты себя в руки, не видишь, что вообще творится ?! Дернул же их черт выехать без его ведома! Вставай... – юноша обнял девушку за талию, призвав держаться на ногах, но Бьянка его будто бы и не слышала, а ее взгляд был прикован лишь к дверям замка.

Что же она натворила? Но ведь... Разве Бужор не узнал бы сам, с кем уехала хозяйка – в любом случае ведь узнал, выходит и ее, Бьянку, упрекать было не в чем...?
Янко влетел на кухню, воспаленным от злобы взглядом скользнул по дверям, что вели в коридоры, и ошалело огляделся, готовый сейчас же свернуть шею каждому, кто посмеет хоть пальцем тронуть ни в чем не виновную девушку:
– Где этот чертов старик?! Где этот выродок, черт бы его побрал?!
– Янко! – голос Наны раздался позади него. Женщина выглядела напуганной, а стоило ей взглянуть на юношу, как нечто в его глазах заставило ее сердце взволнованно забиться.
– Куда они увели ее, ты видела? – его ноздри раздувались от отчаяния. Он походил на натянутую струну, словно еще мгновение, только тронь его — и сорвется.
– Мой мальчик... Милый мой, хороший, они... Забрали ее, но ты же знаешь, ничего плохого он не причинит госпоже, Бужор не такой, ты должен знать это! – старуха обняла мужчину за плечи, словно попытавшись успокоить. Но Янко не сумел простоять так и пары секунд, и, грубо скинув с себя руки женщины, умоляющим взглядом воззрился на нее:
– Ты даже не представляешь, какой он демон, Нана! Ведь он...
– Не нужно было выезжать без спроса, я ведь предупреждала госпожу, а она не послушала меня!
– Нана! – отчаянно воскликнул Янко – Он разрушил жизнь нашей Бьянки... Стольких девушек, побывавших в его лапах, и вот сейчас доамна... Скажи, куда они повели ее?! Что говорили, Нана, что?!
– Я ничего не слышала, Янко, – расплакалась кухарка, – может быть, он повел ее в кабинет Бужора. Мне кажется, голоса затихли где-то на лестнице и...

От внезапно раздавшегося громкого отчаянного крика содрогнулись стены.
– Илинка... – ее имя сорвалось с губ юноши умоляющим шепотом, он метнулся в коридоры с громоподобным ревом раненного зверя. – Илинка!!!
– Стефан! Останови же его, пожалуйста, держи его! – плакала Бьянка, заходясь в истерике. – Останови его!!!
И все происходило словно в тумане. Казалось, замок замер, и лишь с каждым криком, доносившимся из подземелий, он будто бы содрогался от боли за тех, кого мучили в его стенах. Много ли он повидал на своем веку? Его камни не были пропитаны кровью, нет – в нем случалось не так много смертей, но каждую из них он чувствовал особенно остро. Он словно жил... Жил душами тех, кто некогда были его хозяевами, его слугами, его обитателями. И вот уже не первый десяток лет замок вбирал в себя всю ту боль, что испытывали новоприбывшие жители.
– Не лезь туда! – нагнавший его Стефан схватил друга за плечи и резко дернул на себя, заставив отвернуться от лестницы, что вела в проклятые бужорские подземелья.
– Иди к черту, Стефан!!! Они не смеют трогать ее! Отпустите ее! Я виноват! Я!!! - бесновался юноша в попытке вырваться.
– Ты сделаешь только хуже! Уймись, они убьют тебя! И ее!
– Твари! Она же ни в чем не виновата! – орал Янко так громко, словно пытался заглушить мучительные крики Илинки.

Илинка больно ударилась локтями о холодную каменную кладку пола, но не успела даже подняться, как бырцовский прислужник зашел следом и захлопнул за собой дверь. Она вскинула затравленный взгляд на его лицо, освещенное тусклым светом висевших на стене факелов, и отползла, дрожа. Что будет...? Что они сделают с ней? Что будет с Янко? О, Господи...
Марку схватил ее за волосы, призвав подняться на ноги. Ей предстояло наказание, здесь, в этом чудовищном месте, где ее чокнутый супруг творил свои черные дела. Узкий коридор подземелья плутал в лабиринте поворотов, девушка уже шла молча, часто дыша, было слышно, как стучат ее зубы. Неужели... это конец? Голос Марку раздался так громко, гулко отразившись эхом от сырых стен:
– Стойте! – он обошел ее, и Илинка заметила какую-то дверь. Массивная, деревянная, с небольшим решетчатым окном... Дверь темницы? Мужчина затолкнул ее внутрь, а сам остался стоять у незапертой двери. Илинка огляделась и в ужасе отступила в самый дальний угол. В одну из стен, на уровне чуть выше ее головы были вбиты железные кандалы.
Ей показалась, что прошла вечность, пока она рассматривала свою темницу, а стены подземелья будто сдвигались вокруг все теснее, забирая последнюю надежду на спасение. Ее экзекутор не заставил себя долго ждать. Бужор с перекошенным от ярости лицом зашел внутрь, Илинка задохнулась от ужаса, вжавшись в холодные стены подземелья. Она затравленно смотрела на своего палача, он ответил ей жестоким и безжалостным взглядом и сухо прошипел, обратившись к Марку:
– Держи ее.
Мужчина коротко кивнул и передал хлыст в руки старика. Девушка отпрянула от Марку, едва тот подошел ближе, попыталась вырваться, когда сильные пальцы сомкнулись на ее запястье:
– Нет... Что вы делаете? Не смейте! Нет, не надо... Бужор?! Вы сошли с ума? Вы сошли с ума!!! Ничего не случилось! Я вернулась, черт бы вас побрал! Я вернулась, вы же видите! – она понимала, что любые попытки вырваться или освободиться бессмысленны, но не боялась того, что ожидало ее. Не боль страшила девушку, а то унижение, какому ее хотел подвергнуть старый безумец. Бужору порядком надоело все это бессмысленное представление, он подошел к своей непокорной супруге и что было силы сам ударил ее по лицу, разбив губы.

Илинка со стоном зажмурилась, едва ощутила во рту соленый привкус крови. Упорство ее было сломлено, Марку резко сцепил железные браслеты на ее запястьях, и девушка безвольно повисла, распятая на цепях лицом к стене. Бужор безжалостно рванул на ней старое платье до самой поясницы, обнажив спину.
Старик медлил, наслаждался моментом, желая оттянуть предстоящее удовольствие. Его челюсть была плотно сжата, а на губах сейчас подрагивала кривая ухмылка. Он заставит эту девку покориться ему. Только он здесь хозяин! Только он решает ее судьбу!
– Моя дорогая доамна... Вы не оставляете мне иного выбора. Мои слова — это ваш закон, и вы нарушили его! ТЫ ЕГО НАРУШИЛА!!!
И первый удар плетью был таким сильным, что девушка истошно закричала, а стены эхом словно застонали ей в ответ. Илинка беспомощно забилась в кандалах, когда ее спина была рассечена в кровь вторым неистовым ударом:
– НЕТ! ПРЕКРАТИТЕ! О, ГОСПОДИ, НЕ НУЖНО! БУЖОР!!!

Но ее крик звучал песней для него, услаждал слух, а по венам быстрее побежала кровь, разгоняя адреналин. Старик обрушил на нее еще удар, с каким-то диким, свирепым наслаждением глядя на то, как ее нежная белая кожа на спине вспарывается кроваво-красными длинными ранами. Девушка кричала, рыдала в голос, до умопомрачения сгорая от адовой боли, которая разрывала ее тело от каждого беспощадного удара плетью.
– О ПОЖАЛУЙСТА, ХВАТИТ! ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ, МЕРЗАВЕЦ! НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! НЕНАВИЖУ!!! ГОСПОДИ, ПОЖАЛУЙСТА ХВАТИТ! Я НЕ ВЫНЕСУ... ОСТАНОВИСЬ!!!
Но Бужор бил еще и еще, его хлыст уже окрасился кровью. Илинка вдруг замолчала, а старик никак не мог остановиться, обрушивая на нее свое наказание. Она теперь усвоит кто ее повелитель! Эта дрянь поймет кто тут решает жить ей или умереть! И еще! Удар! Еще и снова! Перед глазами бесновавшегося в своем безумии Бырцоя все сплелось в единый головокружительный клубок ярости. Сырой затхлый запах, исходивший от стен, смешивался с запахом крови. И он бил, уже не замечая того, что девушка безвольно висит на цепях, не реагируя на его выпады.

Бил до тех пор, пока рука Марку не перехватила его в очередном ударе. Бужор, на губах которого белела пена, даже зарычал, обратив к своему слуге обезумевшее лицо. Но тот крепко держал его, не позволив больше сделать ни удара. Голос мужчины прозвучал тихо, но уверенно:
– Достаточно, домнул. Вы убьете ее.
Бужор не ответил, глядя пустым диким взглядом в глаза Марку. Он уже потерялся в реальности... Перед ним словно разверзлись врата ада, но Сатаной там был лишь только он сам. Старик медленно отступил, посмотрев на Илинку. На ее спине не осталось ни одного живого места, не тронутого хлыстом. Чудовищные кровавые раны покрывали ее спину от шеи и до бедер. А Бырцой любовался ею как произведением искусства. Он потянул к себе хлыст, который, скользнув по каменному полу, оставил на нем багровую дорожку, и, полуобернувшись на Марку, вполголоса произнес:
– Приведи ко мне этого щенка.

* * *
Сознание возвращалось к ней тяжело. Оно прорывалось сквозь пелену страшной боли и дикой усталости, сковавшей все тело. Она не хотела цепляться за эти мимолетные всполохи реальности, охотно отдавая себя во власть тьмы, которая спасительно уносила ее в свою глубокую бездну.
Шли часы, а тишина, воцарившаяся в подземелье после того, как истерзанная девушка впала в забытье от нанесенных увечий и пережитых страданий, вновь нарушилась новыми стонами. Илинка слышала эти муки, но не осознавала и не чувствовала сейчас ничего, кроме неистовой боли от ран, которыми была раскроена ее спина. Ее так и не сняли с цепей. Прикованная кандалами к стене, девушка продолжала безвольно висеть, то приходя в себя, то опять теряя сознание.

Все стихло спустя несколько часов. Безумие, витавшее в воздухе, приправленное тяжелым запахом крови, продолжало властвовать над бедной девушкой, когда она все же сумела распахнуть глаза. Ничего не видя перед собой, Илинка, тяжело выдохнула, попыталась выпрямиться, но от слабости у нее ничего не вышло. От совершенного движения боль охватила с такой силой, что с губ ее сорвался громкий, протяжный стон. Дико хотелось пить. От жажды пересохло в горле, а запекшаяся на губах кровь мешала открыть рот, чтобы вздохнуть. Но от слабости даже не могла плакать. По мере того, как действительность возвращалась к ней, в голову Илинки стали закрадываться все более губительные мысли. А что дальше...? Теперь ее оставят здесь? Умирать...? А может быть где-то здесь, за этими стенами, вот точно так же прикованы уже превратившиеся в скелеты... первые две доамны Бырцой. Она станет третьей... и никто никогда не узнает, что сталось с ней. Пропала, сгубленная тираном Бужором...
Боль была такой неистовой, что девушка уже начала мечтать о скорой смерти. Безмолвие сырого подвала нарушалось лишь ее тягостными стонами и тяжелым дыханием. Но балансируя на грани реальности, Илинка вдруг услышала... звуки. Она медленно подняла голову, не в силах обернуться, и затаила дыхание, прислушиваясь. Она слышала их ранее, узнавала...? Илинка подалась вперед, все же найдя в себе остатки сил, чтобы встать на ноги, и прислонилась щекой к сырой и холодной стене. Это было так рядом... Будто кто-то метался, как загнанный зверь в клетке, а тихие стоны становились все громче, словно наполнялись большей и большей мукой. Глухой лязг цепей стал свидетельством того, что в подземелье не она одна была пленницей:
– Янко...?

Бужора сегодня не было дома. Последнее время он очень часто уезжал в город, пропадая по своим неизвестным никому делам. Может быть потому, что оставлять непослушную супругу одну было сейчас не страшно. В ее состоянии, когда только начала вставать с постели, та вряд ли вновь нарушила бы его запреты не покидать пределы замка. А может быть еще и потому, что в своих сумасшедших делах он обезумел окончательно. Из кабинета, когда Бужор бывало не покидал его денно и нощно, слышался его громкий голос, рассуждающий сам с собой, временами злобный, но радостный смех, а иногда грохот разбиваемых вещей. Да еще и из под закрытой двери источался непонятно откуда взявшийся смрад. Он редко кого допускал туда навести порядок, но Бьянка была той, кто имел к кабинету доступ. Вот и сейчас, смахивая нескончаемую пыль с книжных полок, протирая огромные фолианты и складывая на стол разбросанные по полу бумаги, она продолжала думать как ей вновь стать для Янко той, ради которой он готов был бежать на край света из этого чудовищного бырцовского плена. Ибо ей уже явно начинало казаться, что любимый предает свои мечты, лишь бы остаться возле другой, которая дай Бог будет погребена здесь навечно. Поджав губы, девушка нагнулась, чтобы поднять упавшую под стол какую-то совсем потрепанную книгу в разорванной кожаной обложке и водрузила ее на самый верх стопки листов, исписанных непонятными символами. Она осмотрелась, убедилась в том, что в кабинете прибрано настолько приемлемо, что она может отсюда убраться, как ее взгляд опять опустился на поднятую книжку. На черной обшарпанной обложке красовался выдавленный в ней герб Бырцоев. И в ее памяти проскользнули несколько моментов того, как Бужор постоянно носился с этой книжицей, требовал иногда приносить ему ее в спальню чуть ли не по среди ночи, и было видно, что боялся потерять. Любопытство взяло верх, Бьянка осторожно подцепила пальчиком обложку и с ним сразу несколько страниц и раскрыла книгу.

То была скорее тетрадь, тоже исписанная корявым почерком хозяина. Правда в ней по большей части содержался текст, нежели непонятные знаки, поэтому служанка и не захлопнула ее обратно. Будучи не обученной грамоте настолько, чтобы сочинять поэмы или расписывать письма, она знала буквы достаточно для того, чтобы составлять их в слова, пусть и смысл некоторых оставался ей неясен. Листая страницу за страницей, она пробегалась глазами по строкам, ничего толком не понимала, как взгляд зацепился за знакомое ей имя Илинки, и тут она сосредоточилась. Водя ногтем по словам, беззвучно шептала их, силясь разобрать значение. И по мере того, как ей удавалось это, на лице Бьянки отражалось непомерное удивление, растерянность, сменившаяся почти что шоком и даже злобой. Так вот оно что... Перед ней был дневник старика, который тот по своей оплошности или в спешке забыл спрятать в недоступное никому место. В последних записях, какие смогла разобрать служанка, она прочла нечто такое, что и вызвало у нее всю бурю эмоций. Чертова Илинка еще была девственницей. Ее простыни после всех ночей оставались чисты не потому, что она была опорочена до брака с Бырцоем, а потому, что он ее не трогал, предпочтя изливать свою грязную похоть в нее — Бьянку. Открытие поразило девушку настолько, что она отшатнулась от стола, возле которого стояла, а затем подхватила дневник и бросила его ровно на то место, на котором он и лежал. Так значит поганый Бужор берег для каких-то своих жутких целей невинность прелестной супруги, в то время как все унижение, боль и отвращение за нее переживала несчастная рабыня? И Янко тянулся к своей госпоже, неужели... неужели потому что знал правду? Конечно, зачем ему теперь опороченная служанка, когда можно отдать свое сердце проклятой целомудренной доамне?
Бьянка со злостью сжала в руках пыльную тряпку, скрутив ее до такой степени, что та едва не порвалась. Представив вместо нее в руках шею своей госпожи, отступила к двери, ощутив, как на глазах выступают слезы.

Они огнем жгли ей веки, а затем заскользили по румяным щекам, оставив влажные дорожки. Болезненное отчаяние слепой яростью охватило сердце бедняжки, когда все больше и больше осознавала то, что смогла прочесть. Почему она? Она не заслужила все это! Буквально выскочив в коридор, девушка с шумом захлопнула за собой тяжелую дверь и прислонилась к ней спиной. Дрожа от беззвучного плача, Бьянка тихо прошептала:
– Ну, что же... Это мы еще посмотрим.
Она почти бегом бросилась прочь от места, ставшего ей более отвратительным, ведь неизвестно какие еще мерзкие тайны мог хранить в себе кабинет дьявольского старика. Слезы все лились из ее глаз, служанка вбежала в кухню и чуть не упала на пороге, запутавшись в длинном подоле своего платья. Нана, раскладывавшая на столешнице овощи для супа, обернулась, а на лице у нее тут же отразилось беспокойство:
– Девочка моя, что случилось? – в сердце кухарки закралось нехорошее подозрение, но она не стала строить догадки.
– Где мой Янко? – вся боль, плескавшаяся в глазах несчастной девушки, сменилась холодной решимостью. Ей нужно увидеть его! Увидеть, чтобы он взглянул на нее и сказал в очередной раз, сказал точно и навсегда как сильно любит ее единственную, не смотря ни на что. – Где он, Нана? Он у себя в комнате? На конюшне? Где?
– Он... Я не видела его с утра. Ты же знаешь, как только ему чуть стало лучше, он... – женщина поморщилась, было видно, как нелегко даются ей слова, – сразу занялся работой.
Бьянка всем своим нутром ощутила ложь в этих словах. Да, разумеется, ее любимый был не из тех слабаков, которые лелеют свою боль, и сразу занялся делом как только стал поправляться, но Нана явно что-то скрывала. За краткими минутами разговора, какие случались между девушкой и конюхом, она успела узнать, что просто так с рук Бужору он не спустит произошедшее, но отчего-то поняла, что Янко сейчас занят явно не воплощением своей мести в реальность. Гадкие подозрения заставили сердце облиться кровью и дернуться в груди гулким ударом:
– Он... с ней? Он у доамны?
Нана замотала головой, отмахнувшись, и принялась совсем суетливо бросать крупно нарезанные картошины в закипающий бульон:
Понятия не имею, не знаю я где он. У вас что-то случилось? – она все же обернулась, взглянув на часто дышащую и раскрасневшуюся Бьянку. – Ты можешь, если хочешь, пока все рассказать мне, а там и Янко появится, – она попыталась улыбнуться, скрыв вдруг возникшее волнение. Ох, зря она позволила юноше отправиться навестить госпожу. Сердцем чуяла не к добру это.

И стоило только девушке взглянуть в глаза кухарки, как все ее догадки сразу же оправдались, обволакивая все внутри липким холодным ужасом. Значит у Илинки. Значит та опять победила... Сдержав рвущиеся из груди рыдания, Бьянка швырнула на пол грязную тряпку, какую все еще сжимала в пальцах, а затем, развернувшись, выбежала из кухни. «Не допущу этого! Никогда не допущу! Никогда не потеряю его! Янко мой... Он только мой! Мой!» – она замерла возле лестницы, взглянув наверх в темноту этажей. Страшные мысли, одна хуже другой, вдруг охватили ее воспаленный страданиями разум, и она медленно утерла слезы с пылающих щек. У нее нет другого выхода. Она устала нести на себе чужой крест. Это не ее доля, а проклятой доамны. «Прости меня, Стефан...»

Но стоило только ему взглянуть на госпожу, как мгновенно вся его холодная, стальная броня пала, уступив место упоению, с которым он смотрел на Илинку. Склонившись перед хозяйкой в низком поклоне, Янко заставлял себя быть сдержанным и разумным, но сердце его рвалось из груди от ликующего трепета. Столько чертовых недель он изнывал от желания увидеть ее, столько мучился не от своей боли, а от того, что пришлось пережить его доамне. Но сейчас, увидев ее, он ощутил себя наивно счастливым, убедившись в том, что с ней все хорошо.
– Как вы? Я пришел бы и раньше, если бы только смог, и если бы вы... пожелали видеть меня, – он ступил к постели девушки, остановившись возле полога, за который схватился рукой.
– Со мной все в порядке. И я желала бы видеть тебя немедленно в первый же день после... – Илинка отвела взгляд, но тут же вновь обратила свои черные, как ночь, глаза на юношу. – Я рада, что тебе тоже лучше. Янко... Я хотела сказать тебе, что мне так жаль! О, мне так жаль, все случилось только по моей вине! Если бы я не настояла поехать тогда с тобой, если бы я не погрязла в этом чертовом болоте, если бы...
Но он остановил ее извинения, порывисто опустившись на постель поверх пышных одеял, и перехватил руку Илинки, крепко сжав пальцы. Она дрогнула и замолчала, смотря в прекрасное лицо молодого конюха.
– Нет, не говорите так! Жалеть о чем-то вообще бессмысленно, а винить себя вы не в праве. Тогда не было ничьей вины. А если этот... – Янко неосознанно сжал тонкие пальцы девушки в своей ладони еще сильнее. – Посмеет тронуть вас еще раз, клянусь, я... убью его!
– Нет! Теперь ты не должен так говорить, – Илинка грустно улыбнулась, подавшись вперед, ближе к нему. Она коснулась прохладными пальцами его пылающих щек. Он затаил дыхание, медленно переведя взгляд на губы своей доамны, – чтобы избавиться от мучений, нам нужно быть сдержаннее. Это трудно, когда я сама бы... не удержалась от искушения сейчас же сбежать отсюда, но... не могу не только потому что слаба. Здесь твориться чертовщина. Я уверена, что мы не единственные мученики в этом замке. Я что-то слышала, когда была в подземелье.
Янко слушал ее, стараясь внимать каждому слову, но от ее касания к себе было так сложно сосредоточиться. Великолепная доамна! Смелая, сильная, красивая... Его несчастное сердце билось звуками ее имени, сливаясь в единое с ним слово – dragoste...

И только когда девушка вновь откинулась на подушки, он смог дышать ровнее:
– Вы думаете в подвале он держит еще кого-то?
– Я не думаю, Янко, я почти уверена в этом! Мы должны узнать так ли это. И времени у нас не так много. Ведь, если мешкать, то найти мы там никого уже не сможем... – Илинка замолчала, бросив взгляд на стену, за которой когда-то давно ночью услышала таинственный шум, – живыми.
– Но мы не сможем просто так попасть туда, это опасно прежде всего для вас. Я не позволю больше случиться с вами тому, что случилось.
Бужора нет. И Нана слышала, как Марку сказал, что тот будет отсутствовать до утра. Это наш шанс, другого может и не быть, потому что так или иначе оставаться в этом проклятом месте я долго не собираюсь! До наступления первых заморозков меня не будет здесь, – она вскинула тревожный взгляд в голубые глаза юноши, будто бы искала поддержки. Она отправиться хоть на край света, она будет отвергнута обществом, она будет нищенствовать и голодать, но не позволит Бырцою сгноить ее в своих дьявольских подвалах.

– Что же... Я могу сказать вам лишь одно, доамна, что пойду с вами куда бы вы ни направились, – его взгляд был испытующим, – если вы, конечно, пожелаете... И мы можем уйти, убежать хоть сейчас, немедля и к черту бы катился этот старик с его подземельями!
– Нет, Янко, нет. Я не смогу уйти, оставив за собой закрытую дверь, так и не узнав что за ней. Там могут быть люди. Там могут быть женщины, – девушка мысленно содрогнулась от ужаса, представив в каком виде они могут найти этих несчастных и что с ними мог вытворять безумный Бырцой. – Я не раз слышала в этом замке весьма странные звуки. В призраков я не верю, так что... И все его эти запреты не покидать своих комнат, его одержимость... Он творит чертовщину. Я знаю, что не имею права просить тебя о помощи, подвергать опасности еще раз, потому что это только мои предположения...
-- Я буду с вами! Я пойду с вами, куда вам будет угодно, – Янко порывисто вскочил с постели госпожи, расправив плечи, – и больше не говорите о моей опасности. Разве что сейчас... Вы так слабы. Сейчас никак нельзя, вам нужно поправиться.
– О, нет, мой милый Янко, я вполне себя сносно чувствую. Мне нужно только немного времени, чтобы переодеться, а ты можешь ждать меня, скажем... в конюшне, чтобы не вызывать подозрений. Я приду к тебе сама. Ключ от подземелья старик всегда носит с собой, нам придется что-то придумать, чтобы открыть дверь, – глаза девушки вдохновенно заблестели азартом.
Янко вдруг опустился на одно колено перед кроватью доамны, ровно напротив ее лица. Он распахнул жилетку из грубо связанной толстой шерсти и достал из кармана небольшой, но острый кинжал с золотистой рукояткой. Юноша протянул его Илинке и осторожно вложил в ее пальцы. Он поднял голову, чтобы взглянуть вновь в чарующие его глаза и тихо проговорил:
– Я хотел бы отдать эту вещь вам. Пусть у вас будет что-то... от меня. Я не всегда могу защитить вас, быть рядом, хотя и желал бы этого всей душой, доамна, – его дыхание, вновь сорвавшееся от ее близости, выдавало все его волнение. Ничего не мог поделать с собой. Слабый раб, покоренный красотой и отвагой молодой госпожи, влюбленный в чистоту ее души.
Илинка смотрела на оружие в своих руках, найдя его весьма заманчивым для ее мстительных желаний касательно своего проклятого мужа.

Янко вдруг склонился к ее ладони и коснулся ее губами. Девушка ощутила его теплое дыхание и не смогла сдержать предательской дрожи, прошедшей от самых кончиков пальцев до самого сердца. Раздавшийся стук в дверь в клочья разорвал наваждение, она вздрогнула, а юноша резко отстранился и тут же поднялся на ноги. Илинка произнесла немного осипшим от волнения голосом:
– Кто там? Войдите.
Показавшаяся на пороге Бьянка вызвала у нее сердитое раздражение. Судя по подносу, который та держала в руках, она принесла ужин, но юную хозяйку сейчас занимали совсем иные вещи. Как эта служанка не вовремя!
Доброго вечера. Ваш ужин, госпожа.
– Я не просила его сейчас.
– Да, но... Нана отправила меня к вам, чтобы узнать, не желаете ли вы сегодня отужинать пораньше. И... лечь спать, – Бьянка стояла возле самой двери, потупив взгляд, не потому что выказывала этим покорность и почтение перед своей доамной, а потому что просто не могла даже взглянуть на нее. Внутри несчастной все буквально горело от ядовитой злости, подпитываемой жгучей ревностью. «Так вот значит как, ты... выбрал ее. Ты променял меня на эту белокожую святошу! Янко... Янко, как ты мог? Я тебя ей не отдам!»
Илинка кивнула служанке, чтобы та поставила поднос с едой на прикроватную тумбочку:
– Янко, ты можешь идти. Все, о чем мы говорили, имеет прежнюю силу.
– Да, доамна. Noapte bună, – и он не ответил ей улыбкой, но глаза его при взгляде на нее излучали немой восторг, умело сокрытый за низким поклоном.
Янко вышел из комнаты, и Бьянка спешно направилась к двери, не дожидаясь позволения госпожи. Щеки ее пылали, а ладони вспотели от нервного возбуждения, когда взглянула и увидела, как Илинка принимается за ужин. «Она не заметит...» Та вскинула непонимающий взгляд на служанку, чуть склонив голову:
– Ты что-то хотела еще?
– Нет, доамна, приятного аппетита и... доброй вам ночи.
Девушка вышла за дверь, аккуратно прикрыв ее за собой. Но как только оказалась одна, тяжело задышала, будто что-то душило ее, и схватилась рукой за горло. Что она наделала... Но нет. Ничего еще не случилось! И она не пожалеет ни о чем, потому что эта проклятая девка должна получить по заслугам! Потому что это не ее рок, не Бьянки. А той, которая должна была давно занимать положенное ей место в постели этого похотливого старого козла!
Она поспешила следом за Янко и остановила его на лестнице. Готовая броситься ему на шею со словами любви, мольбы, жгучей горечи, какая была у нее на сердце, Бьянка лишь впилась пальцами в его плечо, дернув на себя. Юноша от неожиданности запнулся, едва не упав, в свою очередь перехватил ее за локоть, встряхнув, а глаза его сердито блеснули:
– Какого черта ты делаешь? Я чуть не скатился по лестнице. Ты чего?
– Что ты делал у нее? А? Зачем ты пошел к ней? Янко... Что с тобой?
Он разочарованно выдохнул, отпустил девушку, и, покачав головой, прислонился спиной к широким перилам. У него совсем не было желания ругаться с ней, а в последнее время они могли делать это при каждом разговоре. Благо случались они не часто. Изменилось ли его отношение к ней после того, как узнал всю правду о ней и поганом Бырцое? Нет. Он жалел и по-своему любил Бьянку. Только вот в сердце его поселилось другое чувство. Такое сильное, глубокое, яркое и доселе неведомое ему. И поделать с этим ничего уже не мог, а может, и не хотел.
– Со мной и вовсе ничего. А вот ты носишься, как фурия. Идем тоже ужинать, а потом... у меня дела.
-- С ней? Дела с ней? О чем у вас там всё в силе? Я слышала! Не обманывай меня! Зачем ты врёшь мне! Янко, ну что ты делаешь со мной... – на глаза девушки навернулись слезы, которые так долго сдерживала с самого утра. Она подалась к любимому и упала в его объятья. Тот сделал это, вот только это касание показалось ей холоднее льда.

– Что ты все выдумываешь? Прекрати! И без того сейчас дурное время, а ты...
– Скажи, что не пойдешь к ней?! Скажи, dragă, скажи. Я уже умереть готова от того, что ты забыл меня. Это всё из-за Бырцоя? Или из-за нее? Чем я виновата перед тобой?
Янко болезненно поморщился и, отстранив Бьянку от себя, взглянул в ее глаза. Сердце его дрогнуло от ее слез. Она права... Права в том, что он не должен так обращаться с ней, тем более после того, как узнал эту черную правду об ее мучениях. Больше этого не будет! Он не допустит этого никогда, скорее убьет его, чем позволит этому ироду опять изнасиловать ее. Склонившись к личику девушки, юноша ласково тронул ее губки легким поцелуем:
– Я ... я не забыл тебя. Ну, все, пойдем же. Я голоден, как волк!
И дабы Бьянка не разразилась новыми слезами, Янко сжал ее пальчики в своей ладони как можно крепче и увлек за собою вниз. Но думал он лишь о том, о чем они только что говорили с доамной. Подогреваемый адреналином и щенячьей радостью от того, что госпожа пожелала узнать тайны этого злосчастного места вместе с ним, он эгоистично и слепо растворялся в грядущих событиях. Размышляя о том, как бы им открыть запретную дверь, ведущую в подземелье, конюх зашел в кухню и направился к столу, за которым с аппетитом поглощал еду Стефан. Бьянка замерла как вкопанная, шокированная тем, что увидела. Но... как же так? Она оставляла на столе только одну тарелку с рагу! Она же сообщила Нане о том, что сперва покормит Стефана, а потом уже позовет любимого! И теперь, когда стол был заставлен множеством одинаковых мисок, которые разбирали остальные слуги, девушка подавленная провалом, стояла не шевелясь. Как теперь узнать? Кому же досталась... нужная тарелка? Она мигом подскочила к кухарке и зашептала:
– Нана, где миска, которую я оставляла Стефану?
Та обернулась, ответив ей непонимающим взглядом, и пожала плечами, продолжив месить тесто для пирога:
– Стефану? Я не видела, милая. Все пришли, и я совсем не заметила кто какое место занял. А это так важно? – Нана ободряюще ей улыбнулась, – не волнуйся, уж чего чего, а еды хватит на всех.
-- На всех... – эхом повторила Бьянка и, отступив к стене, вжалась в нее спиной. Ее затошнило, когда она перевела взгляд на ужинавших слуг, среди которых сидели Янко и Стефан и о чем-то тихо переговаривались. «Вот черт... черт...черт!»

Она не могла больше смотреть на то, как он трогает Илинку, как шепчет ей мерзкие глупости, как умоляет быть с ним, умоляет подарить ему милость. Девичье сердце разрывалось от боли, из горла рвались глухие рыдания, которые с трудом сдерживала. Их не должно быть здесь, вот только Стефан, который уже с час как должен был спать мертвым сном, встретился Бьянке на кухне как ни в чем ни бывало, и тогда она поняла... Все пропало. Все кончено...
– Ох, Янко... – тихо выдохнула Илинка, отстранившись от юноши с большим трудом, ведь случившееся повергло ее в такое смятение, что едва смогла взять себя в руки. Он поцеловал ее... Губы горели, она вся дрожала, затуманенным взором глядя в лицо юноши. Ее пальчики коснулись его губ, отстраняя от себя так, чтобы запретное не повторилось вновь. Но это было... Так мимолетно, но восхитительно, ведь то был ее первый поцелуй с мужчиной, который... Ей нравился. Который смог заставить ее сердце встрепенуться ожившей птицей.
– Моя Госпожа, простите меня...
– Тсс... – она прервала его речи, прикрыв глаза в воцарившейся вокруг тишине. Но внезапно вновь пошатнулась, упав в руки Янко.
– Доамна? Вам плохо, доамна? – он уже не на шутку перепугался, глядя в лицо Илинки, глаза которой больше не открывались. Что происходит? Что с госпожой?! – Илинка? Илинка! Придите в себя, госпожа... – охватившая его слабость была столь же неотвратимой, Янко непонимающе поморщился от того, как вдруг потяжелели его веки, а все тело одолела слабость. – Госпожа...
Он неловко расслабил руки и выпустил девушку. Благо та опустилась на сено, но Янко этого уже не увидел, потому как покачнулся, тоже не сумев разомкнуть глаз.

Он ничего не успел осознать, отшатнулся к стене, скользнув по ней на пол. Все вокруг обернулось будто ватой. Он потерял сознание.
Бьянка вышла из своего укрытия, на дрожащих ногах ступив к заснувшим предателям. Ее трясло так сильно, что сама едва сохраняла равновесие. И ведь она не желала того, что произошло... Как она видела случившееся? Стефан должен был съесть ту чертову порцию ужина со снотворным, и тогда бы она нашла способ, как подставить его и Илинку. А теперь...
– Как ты мог... Как ты мог так поступить со мной, как...? – обессиленно упав на колени перед юношей, девушка уронила голову на грудь, а из глаз вновь полились слезы. – Я столько лет живу лишь тобой, твоими ничтожными обещаниями, что ты спасешь меня, заберешь меня из этого ада и мы... А ты...
Произошедшее не укладывалось в голове несчастной девушки. Он собирался сбежать отсюда с другой. Возомнил себя рыцарем, который сможет спасти прекрасную принцессу из башни старого, мерзкого дракона!
– Так бывает только в сказке!!! – Бьянка зло выкрикнула это, со всей силы толкнув безвольного юношу в грудь от себя, будто ей стало брезгливо рядом с ним находиться. Ревность, боль от предательства, слепой гнев захлестнули ее. Одержимый злостью взгляд скользнул по умиротворенному лицу госпожи, по ее корсету, что стягивал стройную фигуру. Ее кожа была такой белоснежной... Не под стать ей, служанке, которую насиловал лишь старый хозяин, тем самым изуродовав ее жизнь навсегда. Она уродлива... А все вокруг живут в сказке про принцев и принцесс, которые всегда завершаются счастливым концом.
– Не будет счастливого конца... – она подалась к девушке, рванув шнуры на ее одежде, а следом пуговицы на груди. Бьянка остервенело стягивала с девицы платье, с отвращением косясь на ее худое тело, не желая смотреть на то, о чем грезили чертовы мужики этого замка. Когда Илинка осталась обнаженной, Бьянка подтолкнула ту на сено. Отступать было некуда. Если ей не видать покоя в этом замке... Пусть ни у кого его не будет.
– Невинную Богиню себе захотел, старик... Ну ну, захотел он... Что с тобой будет, когда ты увидишь... Когда ты поймешь... – в ее руках мелькнул пузырек с темной козьей кровью, что стал решающим звеном в ее отчаянной задумке. Если старик успеет увидеть, успеет решить, что его драгоценная доамна больше не обладает тем, над чем он так трясся — Бьянка будет отомщена. И когда уже пустая склянка была отброшена в сторону, девушка обернулась на Янко, а руки затряслись в нерешительности. Еще был шанс отступить. Была возможность...
– Прости меня... Но я никому не позволю так с собой поступать, я и без того слишком несчастна, чтобы оставить твое предательство... Безнаказанным. Прости, любимый... Прости...
Девушка ухватилась за жилетку Янко, принялась стягивать ее с сильного тела, непослушными пальцами расстегивала его штаны, не в силах сдержать слез.

***

Бужор вернулся в замок лишь под утро, взлохмаченный, осунувшийся, с темными кругами под глазами и еще большей бледностью, нежели обычно. И не смотря на то, что провел бессонную ночь, он был так счастлив, как не был уже давно в своей жизни. Все удалось! И уже сегодня он сможет запустить необратимый процесс, который приведет его к желанной цели. Его планы были слегка нарушены непокорностью супруги, но теперь все это казалось такой ничтожной мелочью в сравнении с той вечностью, что будет его ожидать. Все ингредиенты были собраны, приготовления закончены. Луна находилась в нужной фазе, дело оставалось за малым — добраться до самой главной составляющей, ожидавшей его в спальне.
Как только карета остановилась, Бырцой стремглав выскочил на улицу, отпихнув с дороги кучера. От предвкушения его трясло, как в лихорадке, а в уголках губ белела пена. Шаркая ногами по булыжникам, Бужор спешил в замок и гаркнул на ходу вышедшему навстречу Марку:
– Немедленно приведи мне ее! Сейчас же! Можешь не церемониться, тащи сразу в подвал. Я буду в своей лаборатории. Не заставляй меня ждать!
– Да, домнул, как прикажете, – мужчина слегка поклонился своему бесновавшемуся от нетерпения хозяину и отправился по его приказу за госпожой Илинкой. Неужели... Сегодня господин завершит свое многолетнее дело? Оставалось надеяться, что результат превзойдет ожидания.
Бужор, спотыкаясь, едва не падая на плохо освещенных ступенях, спустился в подземелья. К черту все, осталось еще немного... Немного! Преодолев недлинный коридор, зашел в свою обитель. Лабораторный стол был завален книгами, которые успели покрыться пылью, валялись опрокинутые в порыве яростного бессилия колбы и чаши, а разлитые из них эликсиры и препараты едким запахом впитались в стены. Бросив котомку с последними составляющими на стол, Бужор даже не смог присесть, чтобы перевести дух. Он нервно расхаживал по небольшой комнате, заложив руки за спину, и бубнил себе под нос:
– Как же лучше... Как же лучше сделать... Сначала окропить раствором можжевеловой эссенции или после? А если ее кровь свернется? Нет... Нет, все же сначала кровь, потом остальное... Главное все делать правильно... Главное прочитать слова, пока еще ее сердце будет биться...

Услышав в коридоре подземелья шаги, резко обернулся, оскалившись от алчного желания поскорее завладеть самым главным элементом. Но когда он увидел на пороге Марку одного и без Илинки, задохнулся и прохрипел:
– Где она?
– Домнул, хм... Госпожи не было в своей спальне и...
– Что?! Где она? Опять! Где она? – Бырцой подлетел к нему, сжал ладони в кулаки, впав в неистовство.
– Я отыскал вашу супругу. Но вам лучше взглянуть... самому, – мужчина замолчал, отведя взгляд, который не скрывал мучительного чувства вины. Он должен был следить... Это он должен был оберегать Илинку, пока домнул не вернется. И сейчас Марку предполагал, каким жестоким может быть наказание за его провинность.
Бужор вытаращившись на него в ужасе и панике, не стал даже боле ни о чем расспрашивать:
– ГДЕ ОНА?!
– Доамна... в конюшне.
Дыша, как загнанное животное, он вырвал плетку из-за пояса Марку, с которой тот редко когда расставался, и рванул наверх. Он был в оцепенении, но разум гнал его все быстрее, чтобы увидеть то, о чем побоялся рассказать его слуга. Чертова девка... Что она еще устроила? Он забьет ее до смерти! Он забьет ее, пока последняя капля крови не наполнит его чаши, из которых потом он сотворит себе вечность. И ее душа сгорит в аду, в то время, как он будет над ним властвовать! Это ее последняя выходка, какой бы та ни была. Последняя! Бужор пересек двор, бешено вращая глазами, задыхаясь с пеной у рта, и устремился к конюшне, где эта поганая Илинка опять якшалась с конюхом. И ведь ему все мало! Показывает свою вольность перед господином, за что он будет карать его беспрестанно! А может и вовсе убьет. Старик не слышал и не видел, как за ним спешно следовал Марку, ибо от гнева и ярости готов был сокрушить все живое вокруг. Осталось совсем немного времени, а его проклятая soție жаждет сорвать ему все многолетние планы. Он что было сил рванул на себя двери, за которыми располагались стойла, и зашел. Сердце Бужора на миг остановилось от того, что предстало его взору в свете утреннего солнца.

Неподалеку от входа нагие, на разметавшемся стоге сена, спали Илинка и Янко. Одежда их была сброшена подле них, видимо сорванная ночью в порыве жаркой страсти. Взгляд старика остекленел, когда скользнул им по внутренней стороне бедер девушки, где... алели небольшие капли крови. Ему показалось, что замок дрогнул, застонав вместе с ним, когда весь мир вокруг для него стал рушиться с громогласным треском. Бырцой стоял, окаменев, жалкий хрип сорвался с его побелевших губ:
– Как посмели... Как... Что же...
И опять всему конец? Опять, когда он был почти у цели? Когда берег девственность этой târfă для великих свершений? Нет... Не может быть. Отказываясь принять то, что видел, крепче сжал рукоять хлыста. Она разрушила его жизнь... Похотливая грязная девка! ОНА РАЗРУШИЛА ЕГО ЖИЗНЬ!
С громким ревом Бужор подался вперед, занося руку с плеткой как можно выше. Конец хлыста просвистел в воздухе, описывая дугу, и врезался в тело Илинки со звуком, рассекающим едва ли зажившую кожу. Бырцой стегнул ее еще раз, зверея не по-человечески, сгорая в охватившем его безумии. Девушка резко открыла глаза, захватив ртом воздух, и оглушительно закричала.

– Убери свои руки, раб!!! Поганый выродок! – Бужор вырывался, забрызгав слюной во все стороны, кряхтел от бессилия перед высоким и крепким конюхом. Он убьет его! Убьет, ибо теперь ни один из этих жалких ничтожеств жить не будет! – Ты сдохнешь! ТЫ!!!
Марку подоспел к хозяину, когда тот в безумии вершил правосудие. Увидев, как паршивый юнец вздумал сопротивляться, он крикнул на помощь других слуг, приказав им немедленно оттащить раба от господина. Творилась настоящая чертовщина, но так или иначе его долг был защищать домнула. Бырцой продолжал бесноваться, визжа так, что на его крик сбегалась уже вся прислуга:
– Уведите этого поганца! Заковать его в кандалы! Забить до смерти! Марку!!! Ты слышал меня? Забить до смерти!!!
Илинка поднялась и схватила одежду, прижав к себе, чтобы скрыть наготу. Как она оказалась здесь? В таком виде и вместе с Янко? Она пришла сюда вечером, они разговаривали, он... кажется, поцеловал ее и... Поцеловал? Мимолетная вспышка обожгла ее губы воспоминанием. Но сейчас ее трясло от ужаса и холода, ноги буквально онемели, не слушались, как и язык, ибо она не могла произнести ничего внятного, лишь повторяя:
– Бужор... домнул, вы... Нет! Это совсем не то, это... – увидев, как двое крепких слуг пытаются увести сопротивлявшегося Янко, она бросилась к мужу, преодолевая отвращение, – Бужор! Отпустите его! Что вы творите?!
– Заткнись!!! Заткнись позорная шлюха! – Бужор, замахнувшись, вновь ударил ее по лицу, от чего девушка дернулась, а его желание убить ее усилилось, – как ты посмела?! Изменить мне! Своему супругу, своему хозяину!!! Черт... О, черт... – он схватился за сердце, выпустив плетку из рук, прикрыл глаза и прислонился спиной к каменной стене. Все кончено... На этот раз все кончено. Она сломала ему жизнь. Она его сломала.

– Не смей трогать ее! Только попробуй ее тронуть!!! Я доберусь до тебя! Трус! Чертов мерзавец! Ты не хозяин мне! Я не умру рабом! – Янко вырвался из рук сдерживавших его мужчин, рвался обратно к тому, кто собирался причинить вред его драгоценной доамне. Пусть и не понимал что произошло, почему они с Илинкой оказались обнаженными, спящими на конюшне, когда ничего не было... Только поцелуй. Или было? Он посмел осквернить ее?
Но юноша не успел сделать и пары шагов до Бырцоя, как ощутил сильный и оглушительный удар по затылку. Вмиг его ноги подкосились, а темнота поглотила боль, и он упал на землю, не увидев того, кто деревянной дубиной остановил его действия. Марку зарычал от гнева и одобрения одновременно, увидев самовольство одного из прислужников:
– В подвал его! Слышали, что сказал хозяин? – и пока послушные рабы выполняли приказ, сам остался с Бужором, дабы не допустить несвоевременной гибели Илинки. Она больше не невинна, значит у домнула нет шансов претворить планы в жизнь, но убить ее раньше, чем попробовать – опрометчиво.
Бужор, кривясь от боли в сердце, открыл глаза и посмотрел на девушку, которая загнанной испуганной ланью дрожала в углу конюшни. Вот и все. Он скользнул взглядом по ее белоснежной коже, вспоротой кнутом, ниже, туда, где некогда хранилась ее чистота. Он берег ее, он жаждал обладать ею сам... Но запрещал себе эти алчные мысли, ибо невинность этой девки была дороже ему всего злата мира. А теперь? Что она сделала с ним? Ему больше не найти такую, как она. Илинка Прутяну была единственной, искомой им столько лет. И сегодня был его день... Его предстоящая ночь с той луной, что даровала бы ему власть над всем живым. Она поплатится за то, что сотворила. Ведьма! Ведьма, околдовавшая раба своими развратными чарами. Околдовавшая его.

От ярости Бужора по-прежнему трясло, но сила гнева оказывала на него безумное действо. Старик ощутил, как бешенство сменяется возбуждением, рождавшим твердость плоти и боль внизу живота от одного взгляда на супругу. Он оскалился в подобии улыбки и тяжело прошептал:
– Марку... Проводи доамну в мою спальню. У меня есть к ней разговор.
Илинка вжалась в стену покалеченной спиной, не ощущая боли. Что этот старик задумал? Ведь она ничего не сделала! Она ничего не помнит! Между ней и Янко ничего не могло произойти! Не могло... Не помнит. Паника охватывала ее фатально и неотступно, заполняла каждую клетку тела, отчего девушку даже затошнило. Не дожидаясь пока чертов Марку схватит ее, девушка рванула вперед, так быстро и неожиданно, что тот не успел поймать ее. Обнаженная и босая, с разметавшимися длинными черными волосами, Илинка побежала к замку, ощутив как слезы ужаса обожгли глаза. Бежать было некуда. Высокие ворота были заперты, а впереди стеной стояли ничего не понимающие слуги. Поэтому когда Марку таки быстро нагнал ее и схватил за талию, Илинка громко закричала, взывая хоть кого-то к разуму:
– Не трогайте меня! Не смейте... Я ничего не помню!!! Не смейте меня трогать!!!
Когда крики девушки затихли в стенах замка, Бужор, обернувшись, оглядел онемевших от увиденного слуг. На их лицах застыл ужас, сожаление, но ни у кого не было протеста. Бырцой не испытал даже удовлетворения. Апатия, сменившаяся иными желаниями превратила его в сумасшедшего зверя. Тяжело ступая, Бужор пошел в свою спальню, глядя перед собой ничего не видящим взглядом. Мира вокруг не было. А черный хаос, захвативший его в свой смрадный плен, разжигал в нем животную похоть.
Дойдя до комнаты, он замер на пороге, взглянув на то, как Илинке, уже успевшей натянуть на себя сорочку, преграждал путь Марку. Он кивнул ему, чтобы тот вышел:
– Благодарю. А теперь оставь нас, – увидев, что тот замешкался на миг, Бырцой оскалился, – что-то не так?
Крецу замер возле него на доли секунды, и прежде чем вышел из спальни господина, успел прошептать ему:
– Молю вас... Не убивайте ее. Нужно попытаться. Вы... должны хотя бы попытаться.

От этих слов Бужор озверел еще больше, зарычав тому вслед, как дикарь. И лишь когда за Марку закрылась дверь, он резко развернулся обратно к Илинке, сделав шаг вперед:
– За измену мне я могу казнить тебя. Это мое правосудие. И никто не посмеет покарать меня в ответ. Никто не узнает от чего ты умерла.
– Бужор... Это какой-то бред, я клянусь вам, я ничего не помню. Я... – девушка понимала, что слова ее ничего для него не значат. Но страх перед смертью или вечным забвением в его подземельях заставил ее потерять всю решимость. Что он сделает с Янко? Господи, почему это происходит с ней?
– Замолчи! Замолчи... – он рявкнул негромко, но достаточно бешено для того, чтобы она послушалась его, – ты посмела... Ты! КАК ТЫ ПОСМЕЛА ОТДАТЬ СЕБЯ ЭТОМУ РАБУ?!
Бужор опять ударил ее, и куда более болезненно и сильно. Зашкаливающее вожделение затмевало его разум. Она его жена! Она его собственность – ее жизнь принадлежит ему. С ревом он перехватил руки несчастной, рывком дернул ее на себя и отбросил на кровать. Теперь он сделает с ней все, что захочет. Он сделает ее покорной... Он покажет ей, что такое принадлежать супругу. Грязная девка! Но он не боялся запачкаться. У него тряслись руки, пока он расстегивал штаны, видя в каком истеричном ужасе на него смотрит девушка:
– Нет, нет... только не это, нет... Только не так, пожалуйста! Бужор! НЕТ! – Илинка в панике попыталась отползти по кровати назад, как можно дальше от того, кто собирался взять ее. И это было подобно смерти. Дикий страх, обуявший ее при виде наготы своего отвратительного мужа, сменился таким отвращением, что она еле сдержала тошноту. Нет, он не тронет ее... Не тронет! Ей лучше умереть! Ей нужно было бежать! Бежать вместе с Янко еще прошлым вечером! Какого черта она осталась, желая спасти неизвестного кого, а теперь погибнет сама!
Девушка с криком попыталась встать, бросившись с постели, но Бужор схватил ее быстрее.

Она, извиваясь, перевернулась на живот, брыкалась и кричала уже больше от ненависти и злости, нежели от ужаса:
– Убери от меня руки!!! Я не стану твоей! О, Боже, как отвратительно! Уж лучше я бы отдалась ему! Ему! Чем тебе... никогда! Нет!
Ее слова подстегивали его на жгучую неистовую агрессию. И не смотря на то, что был стар, силы у него для нее хватит. И вся она была такая нежная и белая, не под стать другой, которая ублажала его ночами. Бьянка была только способом забыться от желаний к той, которую касаться было запрещено. Теперь никто не остановит его. Бужор, истекая слюнями от желания, рванул на девушке сорочку и пригвоздил ее собой к кровати и закричал:
– Ты убила меня! Ведьма! Ты убила меня... – раны на коже Илинки возбуждали старика. То были следы ее слабости перед ним. И, одержимый бешеной похотью, яростью, он подчинил ее своей жажде, не обращая внимания на мольбы, угрозы и истошные крики.

Юноша орал во всю глотку, но слуги держали его крепко и тащили в подземелья. Затхлый, смрадный запах вновь ударил в нос, от которого Янко передернулся, все внутри него клокотало от дикой паники, шока и злобы, и вместе с тем непонимания. Рабы закинули его в темницу, с силой захлопнув следом тяжелую дубовую дверь.
– Выпустите! Пустите, и я убью его! Я убью его, чего вы боитесь?! – конюх с таким остервенением ударил кулаками по двери, что та даже дрогнула. Слуги отшатнулись, глухо отозвавшись на рев:
– Заткнись, Янко! Ты кем возомнил себя? Хозяйку обесчестил, на хозяина накидываешься, ты кто такой?! Тебя кто кормит здесь, кто твою задницу от голода спасал?! А ты...
– Он не хозяин мне! – Янко заорал еще громче, еще и еще ударяя по двери. – Не хозяин! Я убью его, пусть только попадется! Черт... Симон! – он отчаянно окликнул одного из слуг, которые устремились к выходу из подземелий, чтобы оставить его. Мужчина замешкался, обернувшись на Янко, и в его глазах откровенно плескалась жалость. Ему было почти пятьдесят лет, но от тяжелой работы и горестной жизни его лицо было похоже на печеное яблоко. Янко впился в решетку, через которую с трудом мог видеть коридор, и взмолился:
– Тебе ли не знать, какой Бырцой демон? Он тварь, но какого Дьявола вы все так боитесь его?! Он причинит ей вред, Илинке! Симон!
– Думать нужно было самому, прежде чем делать так! – мужчина откликнулся слишком резко, чем даже удивил Янко. – Ты думаешь, ты мятежник? Полагаешь, что сможешь вырваться из этого ада и... И что дальше?! К чему ты призываешь нас, к скитанию по миру без воды и еды грязными оборванцами, зато свободными?! – Симон сплюнул на пол, презрительно скривившись. – Беглые рабы... И ты раб! Прелюбодей! Ты весь в грязи!
Тот развернулся и скрылся во мраке коридора. Янко отшатнулся к противоположной стене, содрогнувшись от безысходности. Что вообще произошло с ними?! За что их карают?! Объяснений случившемуся не было, ведь как оказался рядом с обнаженной доамной не помнил. Не мог вспомнить... Юноша скривился, опустившись на хладный каменный пол, и приложил руку к кровоточащим ранам, что становились все хуже. Нужно было стянуть кожу... И от собственного бессилия несчастный зарычал и ударил кулаками об пол. Слабый! Никчемный раб! Его разрывало от боли и ужаса, от мыслей о том, что после увиденного в чертовой конюшне Бужор сотворит с Илинкой. Почему все так?! Что случилось?! Янко сжал ладонями голову, застонав от боли, разрывавшей виски. Хотелось орать от паники— ничего не помнил! Ни черта не понимал!

Дрожь брала от мыслей о том, что Бырцой сделает с доамной. Что, возможно, уже делает... Как накажет. И неведомо, останется ли она жива. Янко поднялся снова, загнанным зверем осмотрев свою глухую темницу. Она была еще меньше той, в которой его держали прежде, все стены поросли мхом и плесенью, воздух был до того влажный, что дышать было очень тяжело. Никаких окон, никаких лазеек, лишь единственная дубовая дверь, которая вряд ли поддастся его натиску. Янко взревев, занес кулак и со всей силы ударил по двери, одержимо попытавшись сбить ту с петель. Последовал еще удар, и еще, юноша молотил кулаками по замку, отчаянно силясь сломать его или привлечь к себе внимание, чтобы хоть кто-то вернулся. Хоть кто-нибудь услышал и освободил его, чтобы он уберег доамну! Лишь бы спасти ее от мерзкого Дьявола, а после и умереть будет готов.
Костяшки пальцев сбились в кровь, раны на теле от натуги засочились еще сильнее, но Янко не мог позволить себе ослабеть. Он выйдет отсюда! Они сегодня же сбегут из этого ада! Вдруг в коридоре послышались тяжелые, грузные шаги, лязг цепей, что будто волочились вслед за незнакомцем по каменной кладке. Янко отступил назад, готовый напасть на неизвестного, как только дверь распахнется.
На пороге замер один из приспешников Бужора, облаченный в тяжелую робу, в которой того заставлял ходить хозяин. Неведомо сколько ему было лет, его уродливое лицо было скрыто тканью до самых глаз. Некогда, будучи воином в одной из битв он был подвергнут изощренным пыткам, которые изуродовали лицо и тело. Его судьба была циклична. Сперва покарали его... Теперь карал он сам.

Янко замер, всмотревшись в лицо прислужника, и когда тот шагнул, с ревом бросился навстречу, отчаянно предположив, что ему удастся вырваться. Кнут, просвистев в воздухе, настиг конюха и рассек окровавленную кожу новыми ранами. Янко протяжно застонал, ноги подвели его, он обессилено рухнул на каменный пол, все тело пронзило болью от удара.
Он плотно сцепил зубы, зажмурился, едва сдержавшись от того, чтобы не закричать от боли. Он слабак? Не настолько, чтобы позволить палачу насладиться его страданиями! Но следующий удар хлыстом был таким сильным, боль была до того непреодолимой, что конюх с трудом сдержал рев. Его разум отключился, все тело будто парализовало и свело судорогой. Прислужник Бырцоя захлопнул за собой дверь темницы и остановился перед истерзанным конюхом, ничком лежавшим подле его ног. Представший перед ним раб посмел поднять бунт против того, благодаря кому вообще они живут на этой земле. Экзекутор подхватил Янко подмышки, оттащил его к стене и заковал руки в кандалы. Юноша слабо мотнул головой, попытавшись придти в себя. Желал бы слышать, что происходит там... наверху, но в его голове словно образовался вакуум, он слышал лишь как кровь неслась по артериям, пульсировав в висках.
– Илинка... – тяжело выдохнул конюх и уронил голову на окровавленную грудь. Свежие рубцы превратили его и без того изуродованное тело в кровавое месиво, живого места на нем почти не осталось. Таково было наказание ничтожного старика. Он бы забил его до смерти сам, не будь слишком занят другой провинившейся страдалицей. В прошлый раз Янко слышал, как Бужор пытал девушку, изгалялся над ее красотой и ее телом, полагая, что болью сможет высечь на ее душе покорность. Не бывать этому... Но царившая сейчас тишина пугала юношу гораздо больше, чем если бы слышал ее крики. «Илинка жива еще? Что происходит там?!»
Но то была его последняя попытка пошевелиться, потому как стоило Янко дернуться в цепях, слуга с искаженным от недовольства лицом, со всей силы ударил юношу наотмашь, врезав кулаком по скуле. Пленник дрогнул, голова пошла кругом, и он провалился в небытие, безвольной марионеткой повиснув на цепях в ожидании расплаты за то, чего не совершал.

Бужор медленно поднял трясущиеся руки и взглянул на ладони. Как же так? Что он наделал? Но дважды поверить в то, что теперь все кончено для него навсегда, было слишком. Старик заставил себя медленно встать, скользнул взглядом по своим голым ногам. Где его штаны? Он оставался в рубашке, жилетке и даже сюртуке, обнаженный лишь ниже пояса. Найдя их на полу, смятые и вывернутые, Бужор долго не мог справиться с ними, прежде чем натянул. Какого черта? Он мог бы обрушить сейчас весь гнев непонимания на ту, что лежала недвижимо, будто умерла, но у него не было на это сил.
Илинка почти не дышала. Она была больше, чем мертва. Она ощущала себя низвергнутой в ад, прежде подвергшись мучительным пыткам. Боль разрывала тело изнутри, будто ее выпотрошили и скормили голодным волкам. Слезы высохли на щеках, она невидящим взглядом смотрела перед собой в никуда, не в состоянии пожелать даже смерти. Настоящей смерти. Себе или тому, кто только что сотворил с ней это тошнотворное безумие. Девушка до сих пор ощущала отвратительный, зловонный запах его поцелуев на своих губах, кожа на груди и шее покраснела и горела от болезненных касаний и жадных укусов старика. Он обвинил ее в измене, покарав за это своим насилием. Теперь она действительно больше не была чиста. Его смрадное семя оставалось в ней, несчастная словно ощущала его в себе омерзительным жаром. Илинка была уничтожена... опустошена и лишена любой возможности не только двигаться, но и мыслить разумно. Веки ее сомкнулись, и будучи не в силах противостоять боли и слабости, девушка не заметила, как сознание спасительно покинуло ее, заставив окунуться в глубокую черную бездну, откуда не желала возвращаться.
Бужор, не взглянув ни разу после содеянного на свою супругу, вышел из спальни. Сгорбленный, совсем убитый открытой правдой, он будто состарился на сотни лет и выглядел, как ему и полагается – стариком. Что теперь делать? Как можно начать заново то, что лелеял столько лет? После одного провала, когда сам все загубил, как пережить второй у него никак не укладывалось в голове, в которой одна мысль убивала другую. Бырцой прошел почти весь коридор до лестничного пролета и едва не скатился вниз по ступеням, вовремя схватившись за перила. Когда он поднял глаза, то от неожиданности отшатнулся назад, так резко перед ним, будто из ниоткуда возникла Бьянка. На ней буквально не было лица. Глаза ее были красны, а веки как и нос распухли от нескончаемых слез. Губы, которые она искусала в кровь, дрожали. Волосы были растрепаны, платье измято. Служанка упала на колени перед хозяином, заговорив, и голос ее звучал глухо, она с трудом сдерживала рыдания:
– Домнул... Мой господин, прошу вас простить меня. То, что случилось, это... – она осеклась, прервав сбивчивую речь судорожным всхлипом. Рассказать ему правду? О том, что сотворила. О том, как предала проклятую доамну и своего возлюбленного? Если да, наказания не миновать ей самой, а чертова Илинка будет вновь цвести и пахнуть. Если нет – ее мутило от ужаса того, что может сделать Бырцой с Янко... Ее Янко. Ее любимый, предавший ее.
Бужор медленно непонимающим взглядом осмотрел Бьянку. Он не прислушивался к ее лепету, захваченный горем, пожиравшим его сознание.
– Господин, умоляю... Отпустите вашего раба. Янко, он... не виноват, он... – девушка попыталась перехватить ладони старика, чтобы с мольбой прижаться к ним губами, но увидев его пугающе пустой и безумный взгляд, замешкалась. Бьянка склонилась ниже, припав поцелуем к его пыльным и грязным башмакам, а слезы все лились из ее глаз. – Во имя Христа, прошу вас. О, вы можете сделать со мной все, что захотите... Я в вашей власти, но... помилуйте Янко. Он... ничего не сделал. Это все она!

Вдруг Бьянка, выпрямившись на коленях, вздернула искаженное гримасой отчаяния и боли лицо на Бужора. Дикий страх перед наказанием, ожидавшим того, кого все еще любила, придал ей решимости и она истерично вскрикнула:
– Это все доамна... Доамна Илинка! Я видела... видела, как она совратила его! Заставила подчиниться, она... – служанка говорила быстро, путаясь в словах, но от того ее ненависть к отвратительной ей госпоже, только усиливалась. – У него не было возможности ослушаться! Это все она…
Бырцой все же не сдержался. Выслушав ту ересь, что несла Бьянка, он почувствовал, как к жизни его возвращает ярость. Схватив бедняжку за волосы, он заставил ее подняться на ноги и ударом пригвоздил к стене. Он хрипло задышал, обдав зловонием ее губы:
– Я заставлю всех вас сгореть в аду. Всех вас. Ее... Его... Тебя. Ты ничтожная смердка. Ты тварь, но не Бога своего... Ты принадлежишь мне. А твой Янко сдохнет, сдохнет в кандалах, и крысы будут глодать его кости, – он рывком отстранился и отпустил ее. Старик вдруг растерялся, погрузившись опять в пучину своих тяжелых дум. Он не может отказаться... Он не может все бросить. И у него нет времени, чтобы разобраться в том, что случилось. Ему нужно работать. Ему определенно надо начать заново. Но все эти поганые ироды, вращавшиеся вокруг него бесполезной толпой, заставляли сердце истекать ядом от ненависти. Он не знал, что делала голая Илинка в объятиях этого паршивого раба, если все же была невинна. Но этот конюх сгниет в подземельях. А непокорная доамна, уже подчинившаяся его силе и похоти, найдет свое новое предназначение. Найдет... Он больше не сможет допустить промаха. Нужно работать. Бормоча под нос слова, которые и разобрать было нельзя, Бужор спустился по лестнице и направился в подвал. Глаза его опять засияли сумасшествием, а дрожащие руки рвали седые клоки волос на лысеющей макушке.
«Нужно просто попытаться... Попытаться понять, как можно избежать, как... можно обойтись без этого. Ее кровь больше не чиста, но... Я найду способ, как очистить ее. Я смогу, – он остановился внизу у двери, ведущей в подземелья, – черт, нужно всего лишь...»